Под открытым небом. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 1
Шрифт:
– Увидите, увидите, – успокаивает Катерина, – какие ещё ваши годы. Вот подрастёте, побольше будете под открытым небом, на вольном воздухе – и увидите. Жаворонки любят простор, широкое хлебное поле, где много воздуха. Они там от радости звонко и неутомимо поют.
Любка громко и горестно заплакала:
– Моя птичка ко мне не прилетит!
– Почему? – спросила от печки мать.
– Я голову у неё съела, одна тулбище осталась.
Петя, глядя на сестрёнку, захохотал. Перестав смеяться, очень серьёзно заверил:
– Вырастем мы и летом вырвемся на простор! Там жаворонков встретим! Колокольчики послушаем!
Транспорт
– Мать,
Катерина, сидя напротив за столом, весело посмотрела на него:
– Придумал опять что-нибудь?
– Придумал, – не спеша отозвался тот и отчего-то ядрёно крякнул.
– Баню строить?
– Нет, не баню.
– А что?
– Хочу сделать сбрую для нашей коровёнки Жданки – транспорт нужен в хозяйстве, понимаешь? А я только лёжа могу ехать, значит нужен рыдван.
– Если что, можно лошадь взять в колхозе, у отца – Карего, председатель Шульга поможет, – робко возразила Катерина.
– Шульга теперь не поможет, – махнул рукой Василий.
– Почему же?
– Сняли его, другой будет.
– А другие что, не люди? – не сдавалась Катерина.
– Да нет, это не то. Просить надо, а они всегда заняты – лошади. Приноравливаться нужно. А тут сам себе хозяин. Уедем на целый день.
– Жданку жалко, – всхлипнула вдруг, как девочка, Катерина.
Шурка притих, наклонив голову над чашкой.
– Да не горюньтесь вы! Всю сбрую сделаю сам. Вместо хомута будет шорка, правда, потника нет, но можно из мешковины. Рыдван раза в полтора будет меньше, колёса лёгкие, металлические. Мне Григорий Зуев обещал раздобыть. Сено и дрова будем возить понемножку. Только в хорошую погоду.
– А вдруг молоко пропадёт? – Шуркина мама горестно вздохнула.
– Будет раньше времени жалковать, не враги же мы себе.
– Мне и тебя, Василий, жалко!
– А что меня жалеть? Гляди!
Он встал из-за стола. Не тронув костыль, вышел на середину комнаты. Повторил:
– Глядите!
Прошёлся по всей комнате, сильно припадая и держа прямыми левую ногу и спину. Подошёл к подоконнику, зацепился за него правой рукой. Весело оглянулся. У Шурки перехватило дыхание.
– Вот вам!
Отец, держа прямо спину и оттопырив резко в сторону левую ногу, медленно начал поджимать правую, пока она не согнулась наполовину. Большим пальцем победно ткнул в пол.
– Видели?
И, не дожидаясь ответа, продолжал:
– Теперь любой гвоздь, любой инструмент могу поднять сам с пола!
Мать подошла и ладонью вытерла выступившие на лбу отца капли пота.
– Если потренируюсь ещё, через пару недель смогу на правое колено вставать. А ходить без костылей – с бадиком. А это знаете, что значит? – И сам же ответил: – Это значит, я смогу пилить дрова, вообще работать на земле, на полу, а не только за верстаком, стоя.
Он помолчал, потом обратился к сыну:
– Шурка, мы скоро будем косить. Я уже продумал, как сделать косу для таких, как я, прямых. Это несложно!
– Несложно, – эхом отозвалась Катерина, – а косить-то как?
– А как все, так и мы!
Он с утра говорил обо всём решительно.
Такой день у Василия Любаева.
Было море
Шуркин школьный учитель по труду Николай
И верно, село лежит в низине, со всех сторон – возвышенности. Шурка верит своему учителю, ему нравится, что живёт он на дне давно исчезнувшего моря. Всё становится намного интереснее, значительнее, когда представишь бескрайнюю морскую гладь и одинокий парус в тумане. Получается, что не обделено историей село. Здесь, наверное, раньше происходили какие-нибудь исторические события. Или хотя бы пираты обитали…
И название села вроде произошло от слова «утки», которых, по преданию, было тьма. Шурка часто думал об этом и у него получилось стихотворение, которое будто он и не писал, а так, само собой вышло:
Кишели утки, было море —Так к нам в преданиях дошло.Моря исчезли, на простореМоё раскинулось село.Но и опять же было мореЛюдских страданий и невзгод:С людьми сроднившееся гореСтояло вечно у ворот.Шурка показал строчки дядьке Серёже. Тот, прочитав, прищурил левый глаз, словно приготовился выстрелить:
– Послушай, ты это не у Некрасова стянул, а?
– Да ты что, там же Утёвка наша!
– Неужели сам?
– Сам.
– Ну, ты, племяш, даёшь! Я тоже стихи сочинял. Помню до сих пор:
Первый луч, пробиваясь сквозь дымку,Побежал по воде, по кустам.Осветил на Лещёвом тропинкуИ взметнулся опять к небесам.Серебрится росою прохлада,Полыхнула заря над водой,И пастух деревенское стадо,Матеряся, повёл за собой.Называется «Утро в Утёвке». Написал на второй день, как с армии пришёл. Нравится?
Он очень серьёзно посмотрел на Шурку.
– Здорово, только матерные слова мешаются.
– Вот, все чудаки и ты – тоже. Их здесь нет. Это же правда, всё как на самом деле. В жизни матюги есть? Есть. А в стихах моих нет!
– Как же нет, они сразу вспоминаются, когда строчку произносишь.
Серёга обрадовался:
– В этом и фокус, понимаешь? Зато образ сразу встаёт, правда? Я об этом уже думал и читал – образ нужен. Валентина Яковлевна, когда я ей в клубе показал на репетиции ихней стихи, хохотала громко. А потом сказала, что во мне крепкий разбойник сидит и впереди у меня большая дорога.