Под открытым небом. Том 2
Шрифт:
Назначение всё-таки с Румянцевым отметили: уехали на его самодельной лодке, недавно оборудованной новеньким мотором «Вихрь-25», под Крутец – любимое место Николая на Волге. Отвели душу рыбалкой.
…Кто же под уху не выпьет? Только тот, кто весьма подозрителен. Они пили мало. Николай – философ. Любил ясную голову.
Ковальский порой уставал от него. Больно уж темы глобальные брал Николай. Ковальский даже пообещал ему, что, как только появятся деньги, купит себе лодку, чтобы рыбачили вместе, но каждый в своей.
Самарин
– Послушай, всё хотел поговорить о твоём назначении. – И после небольшой паузы: – Не переживай. Ганин груб, я знаю, он из диспетчеров завода и в технологии слабоват. Но – начальник цеха. Он попросил сделать такую расстановку.
Ковальский чувствовал себя неловко. Молча кивал согласно головой. Когда разошлись, почувствовал облегчение.
X
Теперь рабочее место Ковальского в кабинете, на втором этаже административного здания.
Они сидят с Новиковым в одной комнате друг против друга. В этом большое преимущество. Постоянно общаясь и находясь в курсе главных событий, они вскоре превратили кабинет в центр разрешения многих цеховых вопросов.
Новиков оказался деятельным работником. И аккуратистом. Инструкции, схемы, тексты распоряжений готовились тщательно и продуманно.
Поскольку должность Ковальского напрямую связана с остановками и пусками цеха и целых систем аппаратов, то он жёстко определил в этом порядок. Допустив к самостоятельной работе ремонтников, он сам отправлялся смотреть выполнение мер безопасности. Хотя это и входило в обязанности начальника смены.
Однажды он подошёл к бригаде слесарей, разбирающих фланцевое соединение аппарата. Слесари усердно работали ключами. За их спиной манометр с чуть подрагивающей стрелкой показывал рабочее давление взрывоопасного газа.
– Вы что делаете?! – закричал Ковальский. – Смотрите! – и указал на манометр. Восемьдесят атмосфер!
Ремонтников как ветром сдуло. Послышался звон обронённых на бетонный пол ключей.
Не помня себя, кругами заходили около аппарата. Бригадир, схватив ключи, начал затягивать гайки.
Когда с бледным лицом спустился с аппарата, произнёс:
– Всего две успели отвернуть. Что это с нами случилось? Не понимаю… В соседнем, таком же, цехе вот так в шестьдесят четвёртом году на действующем аппарате фланцы разболтили, цех под корень взлетел. Не верил, что такое может быть. Пять человек погибли, знаете?
– Знаю, – холодно ответил Ковальский.
Бригадир молча скрестил руки на груди.
– Ещё раз обтяните болты и через час ко мне. Всё! – Ковальский еле сдерживался, чтобы не накричать.
…Этот случай заставил его заново продумать режим работы в цехе.
Договорились с Новиковым одновременно из цеха не отлучаться. Ходить в столовую по одному. Всё, связанное с вскрытием аппаратов, трубопроводов, компрессоров, начинать
Чтобы не путать схожие, как близнецы, системы аппаратов, Ковальский организовал бригаду маляров и они нанесли красные разграничительные линии шириной в десять сантиметров на всех шести этажах цеха. На каждом аппарате дополнительно поставили крупно его номер и номер системы. Казалось бы, просто, но слесари оценили это по достоинству.
Попадал со своим рвением Ковальский в разные ситуации.
…Пускали одно из основных отделений цеха. Предстояло принять с соседней теплоэлектростанции пар с давлением 100 атмосфер и температурой около 500–550 °C. Чтобы достичь таких параметров в цехе, необходимо заранее часа четыре прогревать трубопровод, сбрасывая пар либо в закрытую систему, либо в атмосферу.
Рёв при этом неимоверный. Персонал в наушниках. Не работать же так и заводоуправлению? Поэтому к 8.00 сброс необходимо закрыть.
Работники ТЭЦ затянули с началом подачи пара и к восьми часам режимных параметров в цехе не достигли. Поскольку существовала угроза его конденсации пара, гидроударов и разрыва трубопроводов, сброс пара в атмосферу продолжался.
Ковальский находился в аппаратной, когда позвонил старший диспетчер завода. Было уже девять часов.
– Директор требует прекратить, оглушили всех.
– Как – прекратить? – переспросил Александр.
– Так… – неуверенно ответил диспетчер.
– Мы ж взорвёмся! Пусть директор читает инструкцию, ты сам-то думаешь, что говоришь?
На другом конце провода наступила подозрительная гробовая тишина. Потом положили трубку. А через несколько минут Ковальского вновь потребовали к диспетчерскому телефону.
Александр подошёл и услышал приглушённый голос заместителя главного инженера по производству интеллигентного Кострова:
– Ковальский, ты понимаешь, что говоришь? У диспетчера была включена громкая связь. Директор всё слышал.
– Значит уяснил, что не шуметь нельзя? – Ковальскому некуда отступать.
– Понял-понял! Не нарывайся! Скажи, когда прекратишь?
Он велел доложить, злой…
– Часа через два.
– Смотри! Не подведи!
– Чиновники хреновы, – уже положив трубку, сорвался Ковальский.
И опять влип. Не заметил, пока разговаривал, как подошла сзади и притихла с каким-то вопросом цеховая табельщица красавица Леночка. Хоть и шумно, но голос Ковальского прозвучал внятно. И она, резко отпрянув, повернулась лицом к окошку.
Ковальский видел, что Леночка улыбалась…
Проходя мимо красного уголка на обед, Александр услышал стук теннисного мяча. «Откуда у нас теннисный стол?» – удивился он и, заглянув, враз оказался в центре внимания. Три студентки, расположившиеся за «профкомовским» столом, перестали шелестеть бумажками и уставились на него. Игравшие остановились. Мешали и открытая дверь, и он, возникший в торце стола.