Под позолотой — кровь
Шрифт:
Двум посетителям пули разорвали аорты, и за те несколько секунд, что люди прожили после ранения, сердца успели выкачать наружу почти всю кровь. У остальных убитых, за исключением официанта, все ранения были сквозными, что тоже способствует обильному кровотечению.
Меньше всех крови вытекло у официанта. На его долю пришлось три девятимиллиметровые пули. Такие пули имеют большую останавливающую силу и, соответственно, меньшую проникающую способность, чем пули автомата. Поэтому все три пропадания в грудь официанта были слепыми, то есть не имели выходного отверстия. Официанта, правда, это особенно радовать не могло.
Пока зеваки собирались возле кафе, пока кто-то отважился заглянуть вовнутрь и рассмотреть-таки, что именно там находится, пока этого отважного выворачивало на глазах заинтригованных зрителей, пока, проблевавшись, смельчак объяснял остальным, что именно ему удалось рассмотреть, пока искали телефон и пока дозванивались до милиции, кровь все вытекала и вытекала.
Вытечь, естественно, смогла не вся кровь. Всего вытекло литров двадцать. Если мерять ведрами, то это выходило чуть больше двух ведер. Ровно столько воды тратила обычно приходящая уборщица, чтобы вымыть пол в крытом павильоне кафе «Южанка». Уборщице никогда не удавалось добиться такого лакового отсвета, какой приобрел пол, равномерно покрываясь пленкой густеющей крови. Но полное совершенство невозможно.
Кровь не смогла полностью скрыть мусор, успевший скопиться со времени последней уборки, и стреляные гильзы. Обычно мусора собиралось немного, но один из сидевших за столом, падая, сбил на пол пепельницу, и окурки вместе с пеплом тоже постепенно пропитывались кровью.
К тому моменту, когда в дверях кафе появился первый милиционер, кровь успела загустеть и связать между собой трупы, мусор и гильзы в одно целое. Запекаясь кровь становится необыкновенно вязкой, и первые из тысяч курортных мух, со всех сторон слетевшихся на терпкий запах крови, погибли, прилипнув к полу.
Подошвы туфлей старшего лейтенанта милиции Мусоргского тоже прилипли на первом же шагу. Старший лейтенант задумчиво посмотрел вокруг, сплюнул на залитый кровью пол и вышел на открытую площадку под полуденное солнце и взгляды зевак.
Подошвы продолжали липнуть, и Мусоргский несколько раз шаркнул туфлями по бетону, оставляя красно-черные полосы.
– Что там? – крикнул от машины водитель.
– Еб твою… – громогласно начал Мусоргский и осекся, заметив как зрители затаили дыхание в ожидании новой информации. – Туфли все изгадил.
Зрители перевели дыхание.
– Свяжись с управлением и вызови начальника. Скажи – ему тут самому все нужно посмотреть, – скомандовал старший лейтенант и снова сплюнул.
Из всех возможных профессиональных милицейских качеств старший лейтенант милиции Игорь Иванович Мусоргский имел только одно – предчувствие возможных неприятностей. Но именно из-за своей исключительности, это качество у Мусоргского было развито необыкновенно сильно. И сейчас упорно подавало старшему лейтенанту сигналы тревоги.
– А теперь Мусор будет ждать пока менты приедут, – констатировал женский голос за спиной Гаврилина. Гаврилин вздрогнул. День у него выдался действительно необычный.
Вначале он видит блондинку, способную одним движением свести с ума, а теперь прямо у него за спиной звучит голос, способный увести за собой хоть на край света. Глубокий, довольно низкий голос, не отливающий
Что конкретно «скорее» Гаврилин придумать не смог. Ему и в обычных условиях плохо давались комплименты. Гаврилин чувствовал себя полным идиотом, когда, глядя в глаза женщине, был вынужден бормотать что-нибудь на тему ножек, глазок и сильного желания прикоснуться губами к ароматному бутону ее губ. На счастье, попадались на его пути женщины к особой романтике не склонные и способные распознать необходимый комплимент в движении его взгляда от колен к лицу через бедра и грудь.
Но этот голос… Этот голос привел Гаврилина в состояние странного возбуждения. Даже легкая хрипотца в голосе не заставила думать о курении, а напоминала прерывистое возбужденное дыхание.
Гаврилин продолжал смотреть на милиционера, бесцельно бродящего между столиками и время от времени вытирающего лицо носовым платком, но думать мог только об этом голосе за спиной.
Его обладательница стояла всего в нескольких сантиметрах от Гаврилина, и тот лихорадочно выбирал одно из двух: обернуться и попытаться завязать знакомство, рискуя увидеть крокодила в юбке, или сохранить иллюзию прекрасного и всю жизнь корить себя за нерешительность. Тут было еще несколько проблем.
Где-то краем сознания Гаврилин продолжал ощущать себя исполняющим ответственное задание, но этот край становился все меньше и меньше. С другой стороны, если бы Гаврилин решился познакомиться с этой сиреной, то нужно было срочно придумывать повод для знакомства, достаточно оригинальный, чтобы не быть скучным, и, вместе с тем, ясно дающий понять незнакомке, что она произвела неизгладимое впечатление, и с ней хотят познакомиться.
Пока Гаврилин разрывался между остатками чувства долга и желанием, его плеча коснулась рука, и тот же голос, уже несколько тише, но от того еще более волнующе, спросил: «Простите, молодой человек, который сейчас может быть час?».
Вот теперь еще и рука. Это просто какой-то кошмар. Не может обычный человек выдержать столько всего сразу. Гаврилин медленно поднимал левую руку с часами к лицу, а краем глаза пытался рассмотреть пальцы, лежащие на своем плече. Искры от этих пальцев не разлетались, но плечо стало покалывать, как от электрического разряда. «Попрут меня со службы,» – обреченно подумал Гаврилин и обернулся.
Так стало еще хуже. Если перед этим Гаврилин чувствовал себя раздвоенным, то теперь это чувство прошло. Гаврилин понял: все происходящее его просто не интересует. Убийство, жара, потный старший лейтенант преклонного возраста, труп в дверях павильона, увлеченные пересуды зевак – все это разом стало неважным и неинтересным. Более того, даже возможное увольнение со службы вдруг показалось не столь уж кошмарным.
– Половина первого, – выдавил из себя Гаврилин. Он обернулся довольно резко, но пальцы с его плеча не исчезли. В голове Гаврилина вяло щелкнул автомат по составлению словесных портретов, но дальше констатации длинных русых волос, овального лица и роста около метра семидесяти дело не пошло. «Спасибо!» – пальцы неторопливо и будто бы даже с сожалением скользнули с плеча Гаврилина.
Темные очки не позволили рассмотреть выражение глаз собеседницы, но Гаврилин готов был поклясться, что глаза эти скользнули по его лицу, шее, груди, ниже, немного задержались там и снова вернулись к лицу.