Под псевдонимом Ксанти
Шрифт:
Теплое чувство сохранилось у Хаджумара от этого периода жизни, от улицы с таким светлым названием — Красивая. То время само по себе предвещало много радостей. Дни были полны трудностями быта, а почему-то вспоминается не то, что жили впроголодь, питались лишь картофелем и кукурузой, а то, какими прекрасными надеждами на близкое счастье билось сердце. Поднимаясь утром, Хаджумар спешил поскорее натянуть с каждым годом становившуюся ему все теснее кожанку дяди и за час до начала занятий отправлялся на проспект. Из уважения к дяде Саханджери преподаватели разрешали его племяннику появляться в училище с огромной деревянной кобурой, в которой вместо браунинга лежали учебные принадлежности. Кожанка Хаджумара поскрипывала
Он был кумиром мальчишек, проживающих на Красивой и прилегающих к ней улицах. Толпа ребятишек — голопузых, в рваных штанишках, босоногих — каждое утро, как бы рано он ни покидал дом, ожидала его у ворот и сопровождала до самого проспекта, жадно глазея и всякий раз, когда шпоры особенно ловко издавали звон, восхищенно цокая языком. Возвращаясь домой, Хаджумар непременно слышал громкий вскрик: «Идет!» — и отовсюду навстречу ему неслись остриженные наголо бесенята, которые и гордились им, и страшно завидовали ему, и верили, что придет время, когда и они будут разгуливать по городу в такой же кожанке, и кривая, покрытая позолотой сабля будет шлепать их по голенищу сапога.
Помнит Хаджумар, с какой завистью смотрели мальчуганы, когда он отправлялся в Москву вместе с дядей, приглашенным на празднование юбилея Октябрьской революции. Всю дорогу Саханджери радовался предстоящей встрече со своим боевым другом Иваном Корзиным, человеком, достойным восхищения. По словам дяди выходило, что его друга пуля не берет, а когда требуется, он и невидимкой становится.
— Точно определял: где можем на засаду наткнуться, какой дом следует обойти, чтоб не влипнуть в беду, в каком нам будут рады. И знал я, что он впервые в селе, и никак не мог понять, как он все угадывает.
Для Хаджумара поездка в Москву и Ленинград была не только сказочной, она ошарашила его. Поезд, трамваи, машины, улицы, по которым сновали тысячи мужчин, женщин, стариков, детей, шести-семиэтажные здания, крыши которых можно увидеть, лишь сильно задрав голову, грохочущие цеха заводов, посреди которых проводились митинги, — и повсюду марши духовых оркестров, приветственные речи, объятия незнакомых людей, крики, аплодисменты.
Все это мелькало перед глазами паренька, пьяня воображение.
Глядя на растерянного племянника, дядя весело усмехался в усы. Дни их были расписаны до минуты. Митинги, встречи на заводах и фабриках, в школах и на рабфаках, торжественные собрания, открытия памятников, чествование активных борцов революции — по-разному назывались мероприятия, но роль на них Саханджери, как и других приглашенных в Москву, была одна: его приветствовали, к нему обращались с речами, его просили поделиться воспоминаниями о жарких днях революции и гражданской войны. Дядя, сидевший в президиуме в папахе и черкеске, с кинжалом на поясе и кобурой браунинга на боку, с саблей, упиравшейся в пол, заметно выделялся среди почетных гостей, и к нему чаще других обращались с просьбой рассказать, что и как было десять лет назад. Просили с таким трепетным волнением, что Саханджери не смел отказать и рассказывал то один, то другой случай из боевой жизни, с трудом подыскивая слова, боясь выглядеть в глазах слушателей бахвалом. Он умалчивал о личных подвигах, так что Хаджумара, сидевшего в первом ряду зала, так и подмывало вскочить и дополнить его воспоминания. Племянник упрекал дядю в попытках умалить свои заслуги, и дядя терпеливо выслушивал его, кивая в знак согласия, что Хаджумар прав, нельзя так искажать то, что было, но на новой встрече опять говорил о смелых подвигах товарищей по отряду, а о себе ронял лишь скупые фразы, приводя племянника в отчаяние. Саханджери бегал звонить по телефону, оставлял адрес гостиницы, но выяснилось,
Слушая рассказы дяди о Корзине, Хаджумар представлял его себе высоким, могучим, сильным. Поэтому, когда ночью в номер постучались, и Хаджумар, открыв дверь, увидел на пороге худенького, скуластого мужчину, ему и в голову не пришло, что это и есть отчаянный разведчик-кавалерист Иван Петрович Корзин. Мужчина спокойно посмотрел на паренька и вежливо, не повышая голоса, произнес:
— Скажите Саханджери, что его хочет видеть товарищ. — Он не спросил, в номере друг или нет, будто знал наверняка, что тот готовится лечь в постель.
Хаджумар, которого приучили к тому, что держать гостя на пороге худо, отступил в сторону и предложил незнакомцу войти в комнату. Тот медленно перешагнул порог и застал своего боевого друга в весьма несуразной позе, когда тот, в трусах, не знал, как себя повести: нырнуть ли поскорее под одеяло или в таком виде встречать ночного гостя. Он замялся, переступая с ноги на ногу, лицо его стало багровым от стыда, но, оглянувшись на вошедшего, дядя сделал прыжок и, оказавшись возле гостя, крепко обнял его, закричал:
— Ваня! Ваня! Ты ли это?!
— Прости, что так поздно нагрянул. Другого времени не нашлось, а не увидеться с тобой не мог.
— Ты угодил горцам, — протянув руку Ивану Петровичу, сказал Саханджери. — У нас так: чем позднее гость стучится в дом — тем больше радости доставляет хозяевам.
— Какая от ночного посетителя радость? — усмехнулся Корзин. — Одни хлопоты и неудобства.
— Не говори так, — возразил дядя. — Ты ведь поздно ночью не постучишься к тем, к кому сердце не лежит. К таким ты и днем-то не заглянешь. Не так ли?
— Это уж точно, — засмеялся Иван Петрович, и глаза его весело оглядели горцев, потом остановились на Хаджумаре. — У меня в машине кое-что припасено для такой встречи. Спуститесь, товарищ…
Это вежливое обращение к нему, подростку, поразило Хаджумара. Сколько он себя помнил, еще никто ни разу не обращался к нему на «вы». Он было сорвался с места, но дядя остановил его, в сердцах воскликнув:
— Неужели у нас не найдется, чем встретить боевого друга!
Потом они сидели за столом, на котором лежала нехитрая холодная закуска горцев, выловленная в бездонных хурджинах [1] : куски мяса, козий сыр, помидоры, лук, головки чеснока, пахучий тархун, кинза [2] и еще какие-то травы… Дядя радостно смеялся и вспоминал очередной случай из боевой жизни, в котором Корзин совершал еще один отчаянный подвиг. Иван Петрович слушал друга внимательно, но глаза его то и дело весело сверкали, при особенно залихватской фразе Саханджери он подмигивал Хаджумару, вот, мол, дает.
1
Переметная сумка.
2
Кориандр (однолетнее травянистое растение, используемое в медицине и кулинарии).
Слова дяди о том, что Хаджумар мечтает стать командиром, Иван Петрович воспринял серьезно, повернулся всем телом к подростку и долго расспрашивал его, выпытывая, какой характер должен быть у командира. Дядя вмешался, рассказал о том, как Хаджумар закаляет тело и волю, тренирует память и каких успехов в этом добился. Последнее особенно заинтересовало Корзина. Он произнес несколько фраз и попросил подростка повторить их. Хаджумар, волнуясь и спотыкаясь на незнакомых словах, повторил слово в слово. Иван Петрович по-доброму улыбнулся.