Под розой
Шрифт:
Стало необычайно тихо. Снег заглушал любые звуки. И вдруг меня как скальпелем резануло воспоминание о том, как мы с Бриттой лежали рядышком на снегу и лепили ангелов. Шапка у меня сползла, я лежала плашмя на мягком холодном снегу, и Калле был совсем рядом. И тут все произошло. Когда мягкое прикасается к мягкому, когда вкус одного смешивается со вкусом другого. Я чувствовала все это, но не осознавала, потому что часть меня отделилась от тела и витала где-то высоко, анализируя мои чувства, в то время как другая оставалась лежать на снегу. Ощущения говорили мне, что все это вовсе не так уж противно. Но разумом я отметила, что Калле становится все более требовательным, что его руки лезут ко
— Если бы Бог хотел, чтобы мы занялись любовью, он бы сделал так, чтобы на дворе было лето, — сказал Калле, и сейчас эти слова кажутся мне очень красивыми, даже поэтичными, а главное, искренними.
Но тогда происходящее вдруг показалось мне нелепым. Я вырвалась из его объятий, вскочила, оттряхнула снег с одежды и сказала, что мне пора домой. Я заметила, что он обиделся, и заставила себя обнять его на прощание. Он не спросил, можно ли зайти ко мне, видимо, решил дождаться более подходящего случая.
Но такой случай ему не представился. На следующий день я выбросила его из головы, как трофей, который, будучи завоеван, теряет всякую привлекательность. Калле пытался наладить отношения, звонил и писал мне, хотел объясниться, но я отвечала молчанием. В конце концов, он сдался, но его глаза продолжали преследовать меня во сне еще много лет. Я и сейчас временами вижу их перед собой. Особенно ярки эти воспоминания, когда падает первый снег. Калле дал мне понять, что совесть, словно паутина, оплетает нас внутри, и от нее невозможно избавиться. А еще я узнала, что со мной что-то не так, что проявления любви и нежности вызывают у меня отвращение, а это ненормально. Но в тот период, когда мы с Калле «встречались», мама уже ступила на тонкий канат, оставалось только его раскачать. Мне было не до угрызений совести.
— Когда мне плохо, я не могу изображать идеальную жену и мать и заботиться о вас, пойми! — выкрикнула она, когда я отважилась спросить, можно ли мне надеть кулон, подаренный бабушкой на день рождения. Он был очень красивый, и мама сразу же положила его в свою шкатулку, мотивировав свой поступок так: «Тебе все равно еще рано такое носить». Эта ссора отвлекла меня от мыслей о Калле и заставила заняться более важными делами.
Бьёрн рассказывал о своих путешествиях налегке, с одним рюкзаком, о дальних странах, о свободе, горных реках и злобных москитах. Поэтому я выбрала в качестве приманки не кружева и ленты, а свою юность и невинность — в прямом и переносном смысле. Я взяла в библиотеке книги об Азии и Южной Америке и об известных альпинистах, штурмовавших Эверест. Я раскопала кучу информации о походном снаряжении и надела джинсы, белую рубашку и платок на шею. В таком виде я была похожа на Джеймса Дина [3] в женском обличье.
3
Джеймс Дин (1931–1955) — известный американский актер.
Набрав номер маминой фирмы, чтобы попросить к телефону Бьёрна, я вдруг поняла, что не знаю его фамилии. Но секретарша оказалась на редкость расторопной:
— Наверно, вы имеете в виду Бьёрна Сунделина из отдела маркетинга. Я вас сейчас с ним соединю.
Сунделин. Эта фамилия показалась мне знакомой, и я тут же вспомнила о том дне, когда мамины друзья приехали к нам в гости, и мама сообщила всем, что мне наплевать, как я выгляжу. Вот, значит, как давно пребывает в нашей жизни этот Бьёрн. Наверное, это он подарил жене кольцо с бриллиантом на прошлое Рождество. А я и не подозревала, насколько давно и тесно мы с ним связаны. Что ж, пришла пора все изменить.
Рука у
— Сунделин слушает, — сказал он.
— Это Ева, помните, дочь…
— Да-да, конечно. — Бьёрн одновременно удивился и обрадовался. Он никак не ожидал, что я сама ему позвоню. И уж конечно, не подозревал о цели моего звонка. Хотя наверняка побаивался, что я заговорю о его ночном визите ко мне в спальню. Я сразу пошла в атаку:
— Я собираюсь летом отправиться в путешествие с друзьями. Но не хочу разглядывать церкви в душных столицах. Я хочу на природу, лазить по горам, может быть, в Альпах… И вот я вспомнила, как вы, когда были у нас в гостях, рассказывали, что много путешествовал в юности, ездили в Непал… Я подумала, вы могли бы дать мне совет, что брать с собой в поездку.
Я дозировала приманки, подбрасывая один лакомый кусочек за другим, тщательно подбирала слова, чтобы выглядеть любопытной неопытной школьницей. Бьёрн легко попался на удочку:
— Как здорово! Я тебе завидую — так просто взять и поехать! Конечно, у меня есть кое-какие книги, я могу тебе их послать…
— А у вас не найдется времени, чтобы рассказать все самому? Я могу прийти к вам на работу. Когда я читаю, у меня возникают тысячи вопросов, а ответов нигде не найти.
Я безупречно вела свою роль, хотя, конечно, прекрасно знала, что Бьёрн ни за какие коврижки не согласится встречаться со мной в офисе: ведь там нас может увидеть мама. Видимо, ему тоже было известно, что это такое — пойти против ее воли. К тому же там слишком официальная обстановка — трезвонят телефоны, заходят коллеги, и у меня не было бы возможности раскинуть свою сеть-ловушку. Мне нужна была более интимная обстановка, и предложение встретиться в офисе всего лишь демонстрировало отсутствие злого умысла, который у меня был, но Бьёрн не должен был ничего заподозрить.
Он медлил с ответом, давая мне надежду. Видно было, что он не прочь со мной встретиться, только не знает, где.
— Офис, наверно, не самое лучшее место для такого разговора, — сказал он наконец, как я и ожидала. — Сейчас тут такой хаос, что нам не дадут посидеть спокойно. Какой-нибудь идиот наверняка припрется и скажет, что у меня нет времени листать старые книжки. Погоди, я гляну в ежедневник.
Я слышала шелест страниц. В моем собственном ежедневнике они были девственно чисты, так что я могла встретиться с Бьёрном в любое удобное ему время. Наконец его голос снова раздался в трубке:
— У нас тут за углом есть симпатичное кафе… В понедельник на следующей неделе мне придется задержаться на работе и наверняка надо будет перекусить. Можем встретиться там. Возьми с собой то, что у тебя уже есть, и я посмотрю, чего не хватает. Как насчет семи часов? Кстати, ты не пропустишь ужин дома, потому что я слышал, что твоя мама приглашена на деловую встречу… так что можешь не волноваться.
Он проглотил наживку. Можно было класть трубку и обдумывать следующий шаг. Я закончила разговор и вернулась к груде книг на кровати. Я решила взять с собой воспоминания о путешествии на верблюдах по пустыне.
На выходные папа приехал домой, и в субботу все было хорошо, но в воскресенье снова начались проблемы. Мама решила пойти в ресторан с друзьями, а папа хотел провести вечер дома с семьей. Кончилось все тем, что он приготовил вкусный ужин, но мама все равно ушла, и мы с ним валялись перед камином, читали и болтали. Я спросила его, как идут дела в Гётеборге, и он рассказал, что вынужден много работать, но уже виден результат.
— Я сижу в кабинете допоздна, — добавил он, глядя на меня, — все равно дома меня никто не ждет. Это нелегко, — закончил он.