Под сенью проклятия
Шрифт:
Оружие Рогора перекочевал к Успешу. Тот увязал руки норвина черной веревицей спереди — тонкой и легкой, вроде как шелковой. Потом Успеш подхватил поводья жеребца Рогора, понукнул. Они двинулись к слободским воротам, выходившим в поле за Чистоградом.
— А мы разделимся. — Сказал Ерша, разворачивая своего коня в сторону ворот, ведущих в город. — Вы, девицы, отсюда скачите вдвоем. Я следом двинусь, пригляжу по дороге, чтоб никто не обидел. Только чуть отстану. И хорошо бы вам вернуться на одном коне. Чтобы у того, кто может за вами следить, не появилось ненужных думок — откуда у девок
Он подъехал ко мне поближе, коротко буркнул в мою сторону:
— Дозволь помочь тебе, девица.
И, не говоря больше ни слова, одним движением стащил с коня, усадив перед собой. Щеки у меня враз заполыхали — хотя мою спину от него отделяла передняя лука седла. Но вот поди ж ты. и хватку его, жесткую, крепкую, я все ещё чувствовала у себя под ребрами. Аж дышать тяжело стало. Сердце заколотилось стыдно, но сладко.
Арания, цокнув, подогнала своего коня поближе, и Ерша вновь приподнял меня. Поднес к олгарскому коньку, держа на весу легко, как зверюшку малую. Я неловко вскинула ногу, залезла на круп коня позади Арании. Уцепилась за её пояс, сказала, склоняя лицо так, чтобы волосы спрятали полыхавшие щеки — хоть в полутьме их и не видно было:
— Спасибо, господин Ерша, за заботу.
— По улице не гоните. — Заявил он, не отвечая на мои слова. — Поезжайте неспешной рысью. Коня оставьте у того купца, у которого взяли. А потом прямой дорожкой в кремль, никуда не заходя. Хоть и темно уже, да я у вас за спиной буду. Уяснили?
— А то. — Выдохнула я.
Арания, перекрутившись в поясе, глянула на меня через плечо. Недовольно выдохнула и дернула поводья.
Ковылять до горницы на стертых ногах оказалось страх как тяжело. Хорошо хоть, солнце уже закатилось, и кремлевские дорожки утонули во мгле. Огни на башнях и в садах ту мглу резали кругами света, но рассеять не могли.
Поэтому, миновав ворота, я без всякой боязни поменяла походку со скользящей девичьей на мужскую. И зашагала, ставя ноги широко, не по-бабьи.
Лишь перед самым дворцом снова пришлось засеменить мелкими шажками — у двухстворчатых дверей, освещенных факелами из сосновых ветвей, стояли трое жильцов. Торчали орясинами, перекидывались ехидными словечками да глазели на входящих. А я от боли скосоротилась. Даже распущенные волосы пришлось перекинуть со спины на плечи, чтоб перекосившееся лицо прядями прикрыть.
Войдя в горницу, Арания тут же кинулась расспрашивать, как я сладила дело и кем мне приходится тот курносый жилец. Я от неё отмахнулась:
— Погоди, дай сначала раны обиходить!
И, сменив разодранную сорочицу на целую, тут же порвала снятую одежку на ленты. Охая и шипя сквозь зубы, обложила лопнувшие волдыри размятым живолистом, начала перевязывать.
Арания тем временем бегала по горнице и требовала всей правды.
— Я, может, тоже правду хочу услышать. — Сердито сказала я, затягивая узел над коленом. — Почему так вышло, что у меня от нынешних разъездов все ноги в кровь, а тебе хоть бы хны. Вон и сейчас по горнице кобылкой скачешь.
— А ты ездишь неправильно! — Укорила меня Арания. — На коне лягухой сидишь, ноги развесила по обе стороны и все. А их нужно
— Благодарствую, я лучше тут, в кремле посижу. — Проворчала я. И, вздохнув, добавила: — А тот курносый жилец, если помнишь, приходил к нам в горницу, когда меня в убийстве твоей матушки облыжно обвинили. Он тогда меня к королю отводил, и сам при том разговоре присутствовал.
— Выходит, он не простой жилец? — Арания застыла на месте, изумленно распялив глаза.
— Вроде того. — Сказала я наставительно. — Пес он королевский, как мне было сказано. Правда, жильцовские женки его по-другому называют — правая рука короля, мол. Потому я и послала за ним Сокуга. И все рассказала. Пожалел он меня, увечную, обещал заступиться. А взамен потребовал двух вещей — мы обо всем молчим, это раз. И никуда больше не исчезаем, как давеча в Олгарской слободке, это два. Чтоб его люди всегда могли за нами проследить. А иначе — опальная башня.
— Тогда и я из кремля больше не выйду, как ты. — Истово пообещала Арания. — Ну, Рогор. а ведь клялся, что найдет маменькиного убивца! Под какую беду меня подвел!
— Там, где бельчи звенят, там никому не верь. — Неспешно заявила я, чувствуя, что железо нынче горячо и ковать надо прямо сейчас. — Вот только совсем взаперти в кремле я сидеть не буду. Мне тот жилец дело поручил. Хочет узнать, не увяжется ли кто следом, если я выйду из кремля. Вдруг кто узнал о вареском после и прочем?
Тогда ему прямой путь ко мне или к тебе, с расспросами. А я ему должна, за то, что он нас с тобой перед королем выгородил, во всем виноватыми не выставил. Так что придется ему услужить. Только об этом — молчок. Поняла?
— Чего уж тут не понять — Отозвалась Арания. — А далеко ли ходить будешь?
— Тут, по ближней улице, вокруг да около Воротной площади. — Ответила я и испугалась. Вдруг госпожа сестрица захочет пойти вместе со мной? А Глерда меж тем ясно сказала — её с собой не брать. Ни к чему это, да и опасно.
Но Арания в мои слова вдумываться не стала. Кивнула, предложила:
— Тогда давай спать, что ли? Покойной ночи.
— Покойной. — Сказала я.
И запоздало вспомнила про травы, что привезла.
Негоже травнице жить без травинки в запасе. Потому, поборов зевоту и стараясь не думать о болящих ногах, я развесила вязки трясицы и семицвета по обе стороны от окна, защепив нить в щель меж стеной и деревянным наличником.
Пусть повисят, а завтра, уходя, я спрячу их в одном из сундуков Арании. Чтобы чернавки, придя убирать, не увидели собранную траву и не начали болтать лишнего. Сушить придется по ночам, хоть и не дело это. Только другого выхода нет.
На следующий день все потекло по накатанной — мы с Аранией с утра отправились в покои Зоряны, затем прогулялись по кремлевскому саду вслед за угрюмо молчавшей королевишной. Промаялись сначала на уроке у вечно озлобленного дана Рейсора — животом страдал мужик, не иначе. Так злобиться каждый день, и притом без причины, мог только больной.