Под сенью звезд
Шрифт:
Он все-таки достал фляжку и сделал глоток. Виски обожгло горло. Он зажмурился от удовольствия. В этот момент затрещали наушники:
– Давайте внутрь парни! Нужно кое-что вынести отсюда.
Бойцы осторожно сползлись к тропинке, которая вела к воротам. Потом попарно рванули к лагерю. Лившиц бежал последним, под прикрытием восьми стволов.
Они просачивались между небольшими глинобитными домиками, повсюду натыкаясь на совсем свежие трупы боевиков. Наконец они увидели своего неожиданного командира. Тот стоял, прижавшись спиной к стене одного из домиков и широко улыбаясь, вертел
– В этом домике, – заговорил голубоглазый, – под циновкой, есть люк. Он ведет в подземное хранилище. Там все, что нам нужно.
Четверо бойцов немедленно проникли внутрь дома. Остальные четверо рассыпались по периметру лагеря. В их сумках была взрывчатка. Очень много взрывчатки. Достаточно для того, чтобы сравнять лагерь с землей. Без следа.
Те, что проникли в дом, откинули циновку и изучили люк.
– Нужно немного взорвать, – констатировал командир отделения, по фамилии Доббс.
– Взрывайте, – кивнул, появившийся в дверном проеме Лившиц.
Люк обложили по периметру взрывчаткой, присоединили детонатор и выбежали наружу. Доббс нажал кнопку и все услышали громкий хлопок. Подождали пока осядет пыль и без труда открыли люк. Под ним обнаружился неширокий лаз, оборудованный ступенями, круто забиравшими вниз.
Лившиц и голубоглазый стояли молча.
– Я, так я, – пожал плечами Доббс и нырнул в узкий проход, подсвечивая себе мощным фонарем.
Спустившись метра на четыре, боец, вдруг, нырнул куда-то вперед и исчез из виду. Через несколько секунд из-под земли раздался голос.
– Все чисто, можно входить, – а после небольшой паузы, – места тут на троих.
Давид Лившиц кивнул стоявшему ближе всех к люку бойцу, и, дождавшись пока тот скроется в проходе, последовал за ним.
Через три минуты в проходе показался Доббс и передал наверх плотно набитую объемную черную сумку, получив взамен две пустых. Через пятнадцать минут, на полу возле люка стояли десять одинаковых заполненных до краев сумок. Двое бойцов вылезли, из подземелья. Лившиц покопался еще какое-то время и тоже выбрался на поверхность с небольшим рюкзаком в руках.
– Все?
– Все, – кивнул Лившиц.
– Уходим, – крутанул рукой голубоглазый.
Бойцы разобрали сумки и бегом покинули лагерь.
Последним из ворот танцующей походкой вышел человек Мак Брайда, державший в руках какой-то сверток.
– Поторопись Давид! – почти веселым голосом пропел он.
Давид прибавил ходу. Через несколько секунд все бойцы, включая запыхавшегося Лившица и неожиданного командира, перевалили через небольшой холмик, попрыгали через ручей и укрылись в сухом, но густом кустарнике. В это мгновение за их спинами земля содрогнулась от взрыва. Лившиц нервно обернулся и увидел, как яркая вспышка отразилась в недоступной глубине голубых ангельских глаз человека со свертком. Клубы мертвого дыма взметнулись в небо.
Потом новый знакомый (как бы Давид хотел, чтобы это знакомство не состоялось) повернулся к Лившицу, подмигнул ему и чему-то улыбнулся. Давид не нашел в себе сил улыбнуться в ответ. Но, похоже, это и не требовалось. Человек взглянул на звезды и молча зашагал прочь. Через несколько секунд его очертания растаяли
Лившиц, которому впечатлений хватило на всю оставшуюся жизнь, поспешил прочь от пылавшего лагеря. Примкнув к группе бойцов, он успешно покинул территорию суверенного ближневосточного государства, а через два дня, в образе богатого промышленника, сопровождаемого молчаливым телохранителем, вылетел из Эль-Рияда обратно в Италию.
6
Роскошная вилла, построенная в начале прошлого века талантливым аргентинским архитектором, чей взлет к известности и богатству прервался в придорожной канаве, в нескольких шагах от развеселой колумбийской пивной известной крутым нравом своих завсегдатаев, с десяток раз меняла своих хозяев. Среди них были видный политический деятель с чрезвычайно пышными усами, французский писатель, обожавший устраивать на обширной лужайке с бассейном вечеринки, на которых особы женского пола были такой же редкостью как снег в мае, и американский бизнесмен, разбивший возле ажурной беседки великолепный цветник.
Нынешний хозяин усов не носил, вместо вечеринок устраивал совещания, а пышным экзотическим цветам предпочитал совсем другое растение.
Игнасио Монтаньо был бароном. Нет, он не родился в знатной семье ведшей свою родословную со времен Карла Великого. Его отец был простым матросом, а мать скромной учительницей. Он не унаследовал ни замков, ни состояния. Он не водил знакомств с щедрым монархом, раздававшим баронские титулы. Бароном он стал сам, вернее бароном его сделал кокаин.
Сейчас, когда ему исполнилось пятьдесят, он контролировал огромные плантации коки и десятки лабораторий для производства кокаина, у него были друзья в самых верхах этой и нескольких соседних стран, у него была собственная крайне немногочисленная, но очень боеспособная армия, сплоченная команда подчиненных, двое симпатичных детей, живущих с матерью в Европе и очень, очень много денег.
Он сидел на террасе, потягивая крепкий обжигающий кофе, ожидая приезда посыльного от Густаво, одного из трех своих помощников. Густаво занимался сбытом, поэтому постоянно находился в разъездах. Два дня назад он вылетел в Канаду. Если у него все прошло как надо, они получат еще один очень перспективный, а главное очень надежный канал для сбыта своей продукции (да именно так предпочитал называть свой специфический товар сам дон Монтаньо) на безбрежный североамериканский рынок.
– Анна! – позвал барон, и на террасе появилась прелестная брюнетка с вызывающе сексуальными губами. – Будь так добра, принеси старику его любимую сигару.
– Господь с вами, дон Монтаньо. Если уж вы старик, то Диего просто ископаемое, – бросив лукавый взгляд на хозяина, ярая болельщица сборной Аргентины скользнула в дверной проем.
– Чертовка, – пробурчал наркобарон и сделал большой глоток из своей кружки.
К воротам виллы подъехал БМВ, с водительского сиденья высунулась косматая голова.
– Привет Хосе. Дон ждет меня.
– Здравствуй Жоньер. Да, дон ждет тебя. Сейчас осмотрю машину, и сможешь проезжать.
– Не стоит друг. Осмотри меня и я пройду пешком, а тачку кину здесь.