Под шепот океана
Шрифт:
Дженна чем-то его затронула, зацепила те струны в его душе, звук которых он не желал слушать. Но сделанного не воротишь.
Черт возьми, она красивая!
Но это ничего не меняет. Она всего лишь женщина. Еще одна женщина. Такая же изворотливая, неискренняя и хитрая, как и все они. Да, она отлично справляется со своими обязанностями, и с ней приятно иметь дело, но все же… Может, она так ему симпатична именно потому, что их общение никогда не выходило за пределы работы и этики делового общения?
Наверняка. Если бы он сблизился с ней, она уже десять раз предала бы его.
Нет.
Но наверняка был и в ее жизни мужчина, который натерпелся боли, унижений, укусов и прочего…
Это не его, Моргана Фримена, дело. О личной жизни Дженны он не знает ничего, у него, кончено, есть подозрения, что никакой личной жизни там вообще нет, но он уже, помнится, запрещал себе думать об этом. Ассистент — значит ассистент, хорошо делает свое дело — хорошо, а что происходит в ее жизни в те краткие часы, она проводит не на работе, его не касается.
И все же шальные мысли не оставляли Моргана в покое. Сегодня они его прямо-таки одолевали. Это платье… Ничего особенного в нем вроде бы не было, но вот позы Дженны, наклон головы, и самое главное — тот взгляд… Что-то изменилось, и не только в ней, но и, как следствие, в его к ней отношении. Славная помощница вдруг оказалась красивой женщиной, и закрывать на это глаза теперь было бы глупо и бессмысленно, только себе врать.
Но что из этого следует?
Если он позволит новым оттенкам отношений перерасти во что-то большее, в какое-то чувство, обратной дороги не будет. И нужно будет либо рвать все к чертям, либо строить новые отношения, которые, вероятнее всего, принесут ему новую боль.
Морган не хотел больше боли. Не хотел больше близости ни с одной из женщин.
И как бы ни велик был соблазн списать все на голод тела, долгую тоску мужчины по женщине, Морган очень любил правду. И точно знал, что, обманывая самого себя, можно только проиграть.
Семь лет назад он собственноручно заложил камень своего собственного краха — и теперь пожинает плоды. И пусть это не смертельно, от боли и горечи мучаются и теряют вкус к жизни, но не умирают… Все равно страшно повторить прежнюю ошибку.
Ах, сколько их было, этих ошибок! Морган поморщился и разом допил содержимое стакана. Ему показалось, что кожаное кресло слегка взбрыкнуло под ним — значит, все идет как надо.
А ошибок было не так уж много — больших ошибок, глобальных, которые потом исправляй не исправляй, а толку мало. Первая — это предательство отца. Нет, конечно, он не сдал отца врагам и не бросил его в трудную минуту. Но в один — не самый прекрасный — момент маленький Морган, как и большинство мальчишек, решил, что он лучше своего отца. Ха! Еще бы, ведь отец, Уильям Фримен, — всего-навсего какой-то мебельщик, а он, Морган Фримен, — звезда, гордость параллели и юный математический гений. И наверняка он добьется в мире большего, гораздо большего, чем отец. И в жены возьмет красавицу, и жить с ней будет счастливо, и никогда не будет на нее кричать и тем более — не поднимет на нее руку. В общем, все на свете сделает лучше, чем
И много-много лет Морган прожил, доказывая своему отцу, что он лучший. Что он сильнее. Что он умнее. И как же это было тяжело, почти невозможно, потому что он — плоть от плоти своего отца, его часть, его продолжение, и, если он не будет уважать и любить отца, он никогда не станет настоящим мужчиной — потому что будет презирать и ненавидеть свою мужественность…
Морган понял это поздно, но, к счастью, не слишком поздно— его отец был еще жив. И ему оставалось целых четыре месяца жизни с раком легких. Морган даже в детстве не плакал так, как в тот день, когда отвез отца в больницу и узнал там диагноз.
Вторая ошибка носила имя Хелена. Похоже на «химера». Нет, она была настоящей, из плоти и крови, и Бог свидетель, что это была за плоть… Но тот образ Хелены, в который Морган влюбился, существовал, увы, только в его мозгу — правда, не без ее усилий. Реальным было лишь ее тело, которое вызывало в нем вожделение, по силе равное среднему цунами и способное сломить волю каменного гиганта. Все остальные ее достоинства были не более чем ладно скроенным мифом. Сшит этот покров был некрепко и потому вскоре разлетелся в клочья.
Третьей ошибкой был Бен. То есть не сам Бен, а то, как Морган с ним поступил. И эта вина глодала его, как злобная собака — сахарную кость с клочками мяса. Потому что отцу он успел сказать, что любит его. Потому что Хелене сумел сказать, что она ему — чужая женщина, которая вызывает в нем теперь только отвращение и холод. Потому что Бена он просто выгнал из своей жизни — и так и не попросил у него прощения. А ведь Бен был прав, на двести, триста, на тысячу процентов прав…
Нужно что-то придумать. Что-то, что помогло бы ему восстановить справедливость. Но Морган прекрасно понимал: ему не хватит мужества пойти к Бену и рассказать ему, как все обернулось и что ему очень-очень жаль, что раньше он был слеп, как новорожденный щенок.
Дженна проснулась еще раньше обычного, до будильника. Вчера вечером она забыла опустить жалюзи, и потому в окна било уже по-летнему яркое солнце. Дженна сделала медленный вдох и потянулась. Как же хорошо просто жить!
Она улыбнулась своим мыслям. Давненько к ней не приходило такое ощущение. Что ж, по этому поводу стоит устроить настоящий праздник. Праздник жизни. А жизнь — это движение. Дженна выскользнула из пижамы и полезла в шкаф за спортивной одеждой. Пробежка вдоль пляжа — это как раз то, о чем она долго мечтала и на что ей никогда не хватало сил.
Океан был прекрасен, впрочем, как всегда. Другое дело, что люди не всегда способны оценить его величественную и вечную красоту. Сегодня он к тому же выглядел и очень ласково: прибой был несколько медлителен, вода отражала ясное голубое небо, где-то вдалеке кричали вездесущие чайки. Восхитительно пахло горьковатой морской солью. Дженна выключила музыку в наушниках и прислушалась к мерному шелесту волн. Она отчетливо слышала его даже сквозь частую сеть из автомобильных сигналов, рева моторов и человеческих голосов. Город, стоящий на берегу океана, не может забыть об океане.