Под солнцем любви (сборник)
Шрифт:
– И буду беседовать! – не отступала я. – Мне нужно все выяснить!
– Ладно, выясняй… – сдался Игорь. – А я пойду.
– Иди.
– Спокойной ночи, – входя в роль, улыбнулся Игорь.
– И тебе спокойной ночи, – пожелала я.
Игорь ушел. Я бросила взгляд на Кирилла. Он был смущен.
– А на телефоне могли остаться отпечатки пальцев? – внезапно спросил Коля.
– Могли… – подумав, ответила я. – Когда человек прикасается руками к каким-то предметам, то на поверхности предмета остаются пото-жировые следы. И если посыпать на них специальным порошком, то порошок прилипает к этим следам, и проявляются
– Я читал, что отпечатки пальцев бывают трех основных типов – петля, завиток и арка. Арку еще называют «свод», – вспомнил Кирилл и обратился ко мне: – Может, ты хотя бы определишь тип отпечатков? Уже легче будет. И сузится круг подозреваемых.
– Но где мы возьмем порошок для снятия отпечатков? – спросила я и отрицательно покачала головой. – Нет, тут нужно что-то другое. – Я посмотрела на часы. – Уже полчетвертого. Давайте подумаем об этом хотя бы утром.
И мы разошлись.
Уже подходя к своей палатке, я услышала какой-то разговор, повернулась на звук и увидела неприятную сцену, которая происходила возле Колиной палатки.
Коля расстегнул вход в палатку, и в этот момент из нее вышел Влад. Он держал в руках свой спальный мешок.
– Я не собираюсь жить вместе с вором, – презрительно процедил он и отправился в палатку к другому участнику похода.
Коля растерянно посмотрел ему в след, вздохнул и скрылся в палатке.
«Бедный парень. – Мое сердце сжалось. – Теперь он будет изгоем. Но… Я должна довести расследование до конца».
Едва я притронулась к палатке, как услышала сзади громкий шепот Кирилла:
– Ракета!
Я вздрогнула от неожиданности. Я не знала, оборачиваться мне или нет. Но все-таки решила обернуться.
– Ой, – спохватился Кирилл, – то есть не Ракета, а Валя.
– Что тебе? – неприветливо спросила я.
– Валя! Дай же мне наконец сказать! Хватит от меня убегать!
«Вот зачем я отпустила Игоря? – подумала я. – Лучше бы он остался!»
– Валя, пожалуйста, прости меня, что я отрезал тебе волосы! – эмоционально сказал Кирилл.
Я замерла. Я не ослышалась? Он наконец признал свою вину?
– Я сам не знаю, как это сделал… – смущенно проговорил он. – Помнишь, в тот вечер ты стала победительницей конкурса… На тебя смотрели все парни… Тебя все обнимали… С тобой все фотографировались…
Я не могла понять, куда он клонит.
– Ну и что что на меня все смотрели? – удивилась я.
– Я не хотел, чтобы на тебя смотрели! Поэтому и сделал это…
– И добился совершенно противоположного результата, – горько усмехнулась я. – После этого я оказалась в центре всеобщего внимания, потому что стала лысой. – Неожиданно до меня дошло: – Подожди… ты о чем?.. Что значит – ты не хотел, чтобы на меня смотрели?.. В смысле?
Кирилл смутился. Замолчал.
– Подожди-ка… – стараясь упорядочить мысли, начала догадываться я. – То есть… ты сделал это не из злости?
– Да из какой еще злости! – воскликнул Кирилл. – Наоборот!
С расширившимися от изумления глазами я отошла от палатки и села на бревно возле костра.
То, что сейчас говорит Кирилл, этого просто не может быть!
Но это было… Кажется,
Я была просто поражена. Ошарашена.
Я целых два года думала, что Кирилл сделал это от своей наглости, от вседозволенности, а оказывается, что он совершил этот поступок совсем из других побуждений…
– Да что ты придумываешь! – все еще не могла поверить я. Я вскочила с бревна. – Ты просто наглый! Ты зазнавшийся! Ты сынок воспитательницы! Тебе было все можно! Поэтому ты и изуродовал меня!
– Никакой я не наглый! – с чувством ответил Кирилл. – Это вы думаете, что я такой! А я не такой! Я все годы прожил с вами в детдоме, а вы никогда не брали меня ни в одну компанию! Вы постоянно меня отвергали! Вы все время меня дразнили! Весь детдом был против меня! Я сто раз пытался к тебе подойти, а ты только усмехалась и, как все, называла сынком воспитательницы! А я что, виноват, что я сын воспитательницы?! Это что, недостаток? Это что, преступление? Ракета! – отчаянно воскликнул Кирилл. – Ну я же никогда не делал вам ничего плохого! Вы ненавидели меня только за то, что у меня есть родители!
Внезапно Кирилл замолчал и… разрыдался.
У меня перехватило дыхание.
Я во все глаза смотрела на плачущего парня и не знала, что делать.
Сейчас, в эту секунду, когда заплакал Кирилл, для меня перевернулся мир.
Я неожиданно с ужасом осознала, что Кирилл во всем прав. Мы, детдомовские, постоянно его сторонились, никогда не брали в наши игры и все время называли сынком воспитательницы. Но на самом деле у нас не было никаких оснований, чтобы его сторониться. Он никогда не выдавал наши тайны, он никогда не делал ничего плохого, он постоянно пытался с нами сблизиться, пытался во всем помогать, а мы его отвергали и единогласно ненавидели.
И только сейчас я поняла, почему мы его ненавидели. Мы просто ему завидовали. Мы завидовали, что у него есть мать. Завидовали, что у него есть отец. И ненавидели его только за это.
Я вся дрожала. Меня била нервная дрожь, когда я осознала весь тот кошмар, в котором Кирилл из-за нас жил.
Мы постоянно его унижали. И «наглым» он стал именно из-за нас. Но это была даже не наглость, а самозащита. Защита от нас, грубых и жестоких. То, что он отрезал мне волосы… да я это заслужила! Надо было меня вообще бритвой побрить!
В эту секунду я вспомнила очень важный эпизод. Когда я выиграла в конкурсе причесок, ко мне подошел Кирилл, чтобы сфотографироваться, но Димка грубо его оттолкнул и сказал: «Сынок воспитательницы! Этот конкурс среди детдомовских! А ты тут вообще не к месту!» А Кирилл ему ответил: «Да больно надо!» – и ушел. А мы рассмеялись ему вслед.
То, что он сейчас разрыдался – это вышли наружу все эмоции, которые копились долгие годы. Все то несчастье, которое он испытал из-за нас. Мы лишили его детства. Мы лишили его дружбы. Это парадокс, жуткий парадокс – Кирилл много лет находился среди детей в детском доме и был невероятно одинок.