Под солнцем тропиков. День Ромэна
Шрифт:
Дальше события развивались в следующем порядке. Отдышавшись, Петька сообразил, что враг его не настолько силен, насколько пренебрегает всеми правилами благородной драки, и что ему, Петьке, надлежит во что бы то ни стало и как бы то ни было выбраться наверх, иначе будет крышка. Руки его были свободны, он схватил чертенка за ноги (прием недозволенный, но что поделаешь), приподнялся немного и втянул его к себе под живот. Это было сравнительно легко проделать, гораздо трудней представлялось — удержать врага под собой. И Петька не справился с этой задачей, так как не знал еще всех средств, каковыми располагал его шоколадный враг. А тот просто-напросто вцепился
— Тю-тю-тю… — пустил Петька вдогонку и от души рассмеялся. Но еще рано было смеяться: бой мог повернуть в крайне опасную для него сторону.
Из-за ближайшего дерева выглянула вдруг черная рожица с раскаленными угольками глаз. Она принадлежала тому же чертенку, только вооруженному теперь копьем с каменным наконечником. В ответ на копье Петька поднял револьвер, потом раздумал, сунул револьвер в кобуру и сам спрятался за дерево. Так простояли они минут с пяток, каждый за своим прикрытием. Петька пробовал начать мирные переговоры, чертенок отвечал на них свирепым визгом и рычанием…
Величественные эвкалипты предостерегающе поскрипывали, взирая неодобрительно на разодравшихся букашек-двуногих. Светозарное солнце меркло, застенчиво прикрываясь ажурным облачком.
Нарушил перемирие чертенок. Он выскочил из-за дерева и отбежал в сторону, чтобы дать лучшую мишень для своего копья, но «мишень» тоже умела двигаться, и опять из-за дерева торчала одна голова. Подойти ближе чертенок боялся, зато он устроил бешеную гонку вокруг дерева. За время гонки Петька успел убедиться, что напрасно он своего врага зовет чертенком: ни копыт, ни хвоста, ни рожек у него и в помине не было. Не чертенок, а просто — дикарь, австралийский мальчишка, да к тому же неорганизованный еще, беспризорный, по-видимому. Но кем бы он ни был, надо было кончать игру с ним. От этой игры Петька исходил потом и дышал хрипло. Улучив время, когда дикарь гонял его с меньшим азартом, он сорвал с себя брезентовый мешок и выставил его в сторону. В мгновение ока мешок был пробит насквозь вместе с вареным мясом и сосисками техника Лялюшкина. И столь же мгновенно возле мешка очутился дикарь. Из его черной глотки рвался исступленный победный крик. Бедный, он принял мешок за часть Петькиного тела. Не давая ему разочаровываться, Петька сшиб его с ног и закончил бой, приставив к груди опрокинутого врага его же копье.
— Ну, говори: будешь?! Нет, ты говори: будешь?! Будешь драться еще, голая обезьяна?! — орал Петька, не отпуская копья.
Враг, разбитый по всем направлениям, закрыв глаза, тихонько стонал и готовился к мученической смерти…
И напрасно стонал, и напрасно готовился к смерти. Через пару минут у Петьки во рту стало кисло от неприятной роли кровожадного победителя.
— Садись, пошамаем, что ль! — устало предложил он, опускаясь подле врага на землю и развязывая проколотый мешок. Копье он положил рядом с собой.
Дикарь вскочил на ноги и прыснул в бегство, но, пойманный за ногу, растянулся и снова завыл. Тогда Петька сунул ему в нос увесистый кусок вареного мяса. Это произвело магическое действие. Дикарь смахнул слезы с черных
Когда продуктовый мешок в полном бессилии растянулся на земле, между недавними врагами завязался дружественный разговор.
— Пэтька. Я — Петька… — ткнул себе в грудь победитель.
— Пэть-ика… — повторил дикарь, расплываясь в черномазой улыбке, и в свою очередь отрекомендовался:
— Дой-на. Ма — Дой-на…
Так к обоюдному удовольствию они узнали имена друг друга.
Затем Петька, как примерный пионер, поинтересовался: организованы ли австралийские ребятишки в пионеротрядах, но на этот вопрос получил столь уклончивый, хоть и многоречивый ответ, что ничего не понял.
— Ладно, сам увижу, — ничуть не смутился он этим и перешел к тому, что касалось цели его путешествия в эту страну.
— Дэвочка, маленький дэвочка… — начал он, помогая себе мимикой и жестами. — Маленький дэвочка прилетал… фффф… по воздух… Россия — там, сюда — здесь.
Он был горд, что умел так хорошо объясниться, но Дой-на, выслушав его с блестящими глазами, откровенно и весело рассмеялся. Потом смешно передразнил все его телодвижения и мимику.
Петька обиделся.
— Оч-чень хорошо, — сказал он, надув губы. — Хочешь — вздую… Если, дурак, ничего не понимаешь, то и не косороться…
Это наставление произвело на дикаря некоторое впечатление, он сделался серьезней и внимательней. Но как только Петька опять приступил к своим расспросам, он зафыркал еще несдержанней и, справедливо опасаясь взбучки за это, удрал за дерево.
Петька вызвал его оттуда ласковой улыбкой. В его расчеты не входило терять друга, приобретенного с таким трудом. «Как мне к нему подойти?» — бегала Петькина мысль по закоулкам мозга и наконец нашла исход. Усадив фыркающего дикаря рядом с собой, он достал записную книжку и карандаш и перевел свои расспросы из области разговорной в область начертательную. Рисовал он недурно, и после первых же движений его искусного карандаша Дой-на, напряженный и серьезный, начал смекать что-то.
В несколько штрихов Петька нарисовал баню, возле бани — себя самого с галстуком на шее. Галстук для придания ему большего сходства с оригиналом он зачертил красным карандашом.
— Пэть-ика, — воскликнул изумленный дикарь, размазав рисунок грязным пальцем.
Петька стукнул его карандашом по носу за небрежное отношение к предметам высокой художественности и рядом с собой нарисовал девочку с двумя косичками. На этот рисунок Дой-на ничего не сказал, хоть и напыжился, как индюк на кошку.
На втором рисунке девочка с косичками села в лодочку. На третьем — лодочка поднялась в воздух, встречный ветер раздувал платье маленькой пассажирки, и косички ее торчали палочками, параллельными земле. — Дой-на запыхтел, что-то соображая.
На четвертом рисунке появился черный утес, под ним — озерцо. В воздухе над утесом — лодка с девочкой… У Дой-ны вырвался крик, знаменующий собой сильнейшую степень возбуждения. — Пятый рисунок показал, как девочка брела от утеса к лесу.
Здесь Петька отложил карандаш и подвел австралийца-мальчишку к последнему эвкалипту, где была метка Веры. Дикарю более ничего не требовалось, он все понял. Мало того, он знал эту белую девочку.
— Бамбар! Бамбар! — закричал он, танцуя на месте, как застоявшийся конь, и хлопая себя руками по бедрам. Читателю, незнакомому с австралийским языком, я объясню: «бамбар» значит «белый».