Под стягом Габсбургской империи
Шрифт:
Когда он посмотрел на нас, у меня мурашки пошли по коже. Что отвечать, если нас окликнут? Я посмотрел на него, и мы одновременно узнали друг друга: это был стюард первого класса Фердинанд Вонг, работник линии «Австрийского Ллойда», китаец из Триеста, с которым я подружился во время путешествия в Шанхай. Он смотрел на меня в изумлении, а затем махнул, чтобы мы приблизились. Мы скользнули к подножию трапа.
— Вонг, что вы вообще тут делаете...?
— Сейчас не время для расспросов, герр лейтенант, просто позвольте прыгнуть к вам.
Он осмотрелся, чтобы убедиться, что нас не видят, и прыгнул в сампан. Мы спрятали его под куском брезента и погребли прочь, стараясь, чтобы отплытие не выглядело слишком поспешным.
— Но Вонг, что вы делаете с русскими? Ведь «Горшковски» сейчас военный корабль, а вы гражданский, и вдобавок австриец.
— Я знаю. Герр лейтенант, я им так и сказал, но у меня не было выбора.
— Что случилось?
— Мы грузили уголь в Шанхае для обратного пути, когда получили телеграмму из Триеста с приказом остаться там и ждать инструкций. Потом нам написали, что из-за войны надо плыть в Нагасаки, а не в Гонконг. Мы прождали там неделю, а потом получили другую телеграмму, велевшую возвращаться в Шанхай, поскольку японцы могут вступить в войну против нас. Так что мы снова подняли пары и отплыли — прямо навстречу русскому крейсеру, стоявшему как раз за трёхмильной границей. Нам пришлось следовать за ними во Владивосток в качестве приза.
— Что случилось потом?
— Экипаж интернировали, а пассажиров посадили на поезд до Австрии. Они собирались интернировать и меня, но затем русские сказали, что я буду их стюардом, хотя при этом они красили корабль в серый и устанавливали пушки. Я сказал, что я гражданский и подданный Австрии, но капитан просто ударил меня в челюсть и обозвал грязным китаёзой, и добавил, что если не заткнусь и не стану делать, что говорят, то он меня пристрелит. И вот, пожалуйста, я стал стюардом на борту вспомогательного русского крейсера «Николаев».
— Что они здесь делают?
— Вероятно, ищут «Эмден», так утверждают, — Вонг мрачно улыбнулся. — Хотя, судя по тому, что я видел, флаг им в руки.
— Что, всё так плохо?
— Плохо? Не то слово. Экипаж — только половина того, что нужно для управления кораблём, и большинство из них крестьяне, которые наверняка никогда раньше и моря не видели. Срут в углах, страдают от морской болезни и пьют водку, как минералку. А офицеры — вы в жизни таких не видели: многие едва ли могут отличить нос от кормы. Думаю, мы здесь только потому, что они заблудились. На прошлой неделе наш любимый отец-командир Благодарёв откусил матросу ухо, потому что тот неправильно одет. Вот что я вам скажу, герр лейтенант: если бы не вы, я бы спрыгнул за борт и рискнул быть съеденным акулами, лишь бы добраться до берега. С таким-то сбродом на борту только вопрос времени, когда они порвут задницу на рифах — или, возможно, нас найдет «Эмден».
Когда мы обошли вокруг мыса к заливу, где «Шварценберг» встал на якорь, то увидели плывущее с востока судно. Когда оно приблизилось, мы поняли, что это военный корабль, фактически небольшой крейсер. На какое-то невероятное мгновение мы решили, что это «Эмден». Разочарование наступило потом, когда он развернулся бортом приблизительно в миле от лайнера. Я понял, что это двухтрубный корабль значительно более ранней постройки, чем гладкий, трехтрубный «Эмден».
Сначала я его не опознал, но потом понял, что это голландский крейсер типа «Холланд». Я видел подобный в Йокогаме в году эдак 1905-м, и хотя этот был сильно перестроен (трубы укоротили и нахлобучили странные капюшоны), силуэт оставался по-прежнему узнаваемым. Он остановился, и на мостике замигал сигнальный фонарь, передавая сообщение на французском: «Информируем, что вы находитесь в территориальных голландских водах более суток, определенных международным правом. Просим немедленно покинуть территориальные воды и выйти в море».
Ответа не последовало. Сообщение повторили, получив только абсолютно неразборчивый ответ с российского корабля. Похоже,
А тем временем «Николаев» (бывший «Горшковски») стоял на якоре и, казалось, не выказывал никакого намерения куда-либо двигаться, может даже вообще был не в состоянии двигаться, поскольку Вонг сообщил о проблемах с правым двигателем. Возможно, стоит попробовать, и это, несомненно, послужит лучшей наградой за две недели лишений, чем покорно сдаться, так и не нанеся удара за родину. Почему бы и нет?
Когда мы втроем снова пришвартовались к джонке, уже стемнело. Я обрисовал ситуацию Эрлиху, и мы составили план. Вечерний бриз нам благоприятствовал, что и послужило основным фактором для ночной торпедной атаки под парусом. Теперь дело было за экипажем, поскольку я имел основания полагать, что атака будет рискованной.
Русские вряд ли самые внимательные в мире моряки, по крайней мере, судя по весьма нелестным отзывам Вонга, но с голландским крейсером поблизости они, несомненно, будут нести вахту бдительнее, чем обычно, и не станут спать на боевом посту. Для успешной атаки мы должны приблизиться на пятисот метров, а на этой дистанции в лунную ночь мы представляем из себя хорошую мишень. Поэтому на время этого короткого плавания, которое вполне может оказаться последним, я высадил на берег всю команду кроме самого минимума, необходимого для управления «Шварценбергом».
Конечно, Кайндель, Эрлих и я останемся на борту, и еще Фердинанд Вонг, который технически являлся резервистом (хотя в настоящее время в классе E8) и настойчиво хотел идти с нами, чтобы отомстить за те два злополучных месяца, проведенных с российским имперским военно-морским флотом. Помимо этого мы взяли только Младшего и Старшего беев из Вены и еще шесть китайских моряков, которым пришлось изрядно доплатить золотыми монетами из запаса. Остальных мы отослали на берег в сампане, велев отправляться домой пассажирами следующей отплывающей в Китай джонки.
Около половины одиннадцатого мы подняли якорь и крадучись выползли из залива. Все маскировочные охапки бамбука срезали, и две коричневые торпеды маслянисто поблескивали в лунном свете, все еще на бортовых подвесах, но уже без защитных колпаков на носовых взрывателях.
На носу установили пулемет в надежде на то, что после атаки мы могли бы обстрелять лайнер и сбить прицел артиллеристам. Но пока все было тихо, и мы поскрипывали курсом в открытое море, движимые мягким тропическим бризом. Обогнув мыс, мы стали с напряжением всматриваться в поисках цели. А если корабль поднял пары и отплыл, подчинившись голландцам? Мы страшились повторения безрезультатной атаки в Циндао двухнедельной давности. Но нет, корабль оказался на месте, именно там, где и во второй половине дня, затемненный так небрежно, что пятна света светились вдоль всего корпуса, как кошачьи глаза в темноте. И голландский крейсер находился все там же, по-прежнему ожидая помощи, которая обеспечит соблюдение правил нейтралитета.
Эрлих правил джонкой, Кайндель стоял у пулемета, а я присел в средней части посудины вместе с Вонгом, в готовности запустить двигатели торпед с бросить их с подвесов. А китайцы тем временем ловили последнее дыхание умирающего бриза в потрепанные паруса. Мы медленно приближались к ничего не подозревающему лайнеру. Конечно, они нас видели: луна ярко светила и казалась в два раза больше, чем в северных широтах. Но, полагаю, все их внимание было сосредоточено на голландском крейсере, или, возможно, они видели нас, но считали местным торговым проа, не представляющим никакой опасности.