Под стягом Российской империи
Шрифт:
Минул месяц...
Месяц российская делегация в полном одиночестве отражала ежедневные атаки европейской дипломатии, где оружием служили шантаж и угрозы.
13 июля 1878 года Берлинский трактат наконец был подписан.
Перед отъездом в последний день князь провёл за письменным столом. Он готовил отчёт о конгрессе.
Давно отцвели липы на Унтер-ден-Линден, но приторно-сладкий дух, замешанный на сырости Гольфстрима, ещё носился в воздухе.
Из открытых
Горчаков встал, подошёл к окну. Блекло горели газовые фонари, щедро светились рекламы магазинов, уличные торговки продавали горячие сосиски и бутерброды, жарили на мангалах каштаны...
Утром российская делегация покинет Германию. Князь неважно чувствовал себя в Берлине, дышалось с трудом, лёгкие свистели, как дырявые кузнечные меха. Особенно болели ноги. Иногда недомогающий российский канцлер не присутствовал на заседаниях конгресса, и тогда к нему являлся Шувалов с докладом и испрашивал совета...
По ту и другую сторону улицы тек говорливый людской поток. Катили по булыжной мостовой экипажи, фаэтоны, проезжали верховые. Цокали копыта, стучали кованые колеса карет...
Горчаков вернулся к столу, записал: «В Берлине Бисмарк оставил нас в изоляции перед представителями Австро-Венгрии и Англии...»
И снова князь мысленно перенёсся к работе конгресса. При открытии Бисмарк фарисейски призывал делегатов к взаимному уважению и уступкам, на что Горчаков заметил Шувалову:
— Железный канцлер выступает, как частный маклер, однако его язык выражает нечто противоположное тому, о чём он думает.
Дьюла Андраши уже в первой речи подверг сомнению необходимость существования самостоятельного болгарского государства с соответствующими границами. Австрийского министра поддержал Бисмарк. Обратив взгляд на Горчакова, он как бы задавал ему вопрос:
— Стоит ли России рисковать, балансируя на грани войны с соседней великой державой из-за большего или меньшего протяжения границ Болгарии?
Отбросив английскую чопорность, лорд Биконсфилд держался вызывающе. Его речи были крикливыми, запальчивыми. Он обвинял Россию в концентрации армии под Стамбулом, на что Горчаков ответил ему невозмутимо:
— Дунайская армия продолжает оставаться на исходных позициях, и тому виновница Англия. Она подстрекает Порту. Но я бы хотел задать вопрос сэру лорду Биконсфилду: зачем британские дредноуты маневрируют у Босфора и объявлен призыв резервистов в английскую армию? И ещё, господа, вам прекрасно известны факты массовой резни христиан в Оттоманской Порте, как на Балканах, так и на Кавказе. Разве вы желаете повторения кровавой оргии?
Почти на каждом заседании Горчаков твердил:
— Пока не создана независимая Болгария, российские солдаты останутся на Балканах для поддержания порядка...
Опасения
Князь недоволен собой, болезнью, его раздражал состав российской делегации. Он хотел взять в Берлин Игнатьева, но государь навязал Шувалова. Убри оказался безгласной личностью. Военный советник генерал Анчурин не имел голоса.
Ни Черногорию, ни Сербию не допустили к участию в конгрессе, игнорировали их государственные интересы.
— Да-с, — вздохнул Горчаков, — Биконсфилд и Андраши сыграли в одну дудку.
Российскому министру иностранных дел передали разговор, состоявшийся между Биконсфилдом, Андраши и Деказом на приёме в английском посольстве.
— Наша цель — ликвидировать победу России, — сказал британский премьер.
— Только ли? — удивился француз.
— И укрепить наше влияние на Ближнем Востоке, герцог, — закончил Биконсфилд.
В разговор вмешался Андраши:
— Австро-Венгрию волнует Западная Европа и особенно Балканы. Мы обязаны предотвратить создание нового славянского государства.
Горчаков подумал об Игнатьеве. Ещё в Сан-Стефано тот отстаивал идею союза балканских народов. Накануне отъезда делегации в Берлин граф сказал Горчакову, что он-де против того, чтобы Босния и Герцеговина отошли к Австрии...
...Да, здесь в Берлине Игнатьев был бы надёжным помощником ему, Горчакову, Игнатьев не Шувалов. От российского министра иностранных дел не укрылось, что его планы нередко становились известны Бисмарку прежде, чем он, Горчаков, с ними выступит на заседании конгресса.
Берлинский конгресс заставил Россию поступиться некоторыми статьями Сан-Стефанского договора... У Болгарии урезали южную часть Черноморского побережья. Австрия вводила войска в Боснию и Герцеговину... Англия добилась права на Кипр... Встал на пути объединения армянского народа, вернув Западную Армению под власть Турции....
Горчаков не раз вспоминал разговор с царём. Как-то Александр сказал ему:
— Овладев Карсом, Баязетом, Ардаганом и иными землями, захваченными турками, мы воссоединяем обе части Армении.
На что он, российский канцлер, ответил:
— Ежели на конгрессе нам не удастся отстоять единую Армению под российским правительством, предчувствую многие страдания народа армянского, коему суждено будет оказаться в составе Оттоманской Порты.
Что и случилось.
Подписав Берлинский трактат, Горчаков заметил Шувалову и Убри:
— Султан не простит Лондону Кипра, а Вене — Боснии и Герцеговины.
— Ваше сиятельство, — сказал Убри, — Бисмарк заявил корреспонденту газеты «Тайме», что дал миру сколько возможно и содействовал его сохранению.