Под сводами высокой лжи
Шрифт:
– Танюш, я не успел.
– Там же оставалось совсем немного доделать. Чем ты занимаешься?
– Я здесь не на курорте. У меня работа.
– А что с той вещью, которую ты в Москве начал?
Я чувствовал себя школьником, не выполнившим домашнее задание. С одной стороны, у меня были серьёзные уважительные причины, с другой стороны, я твёрдо знал, что в последние два месяца у меня хватило бы времени и на литературу, но я находил оправдания, чтобы не браться за книги.
«Лень? Или что? Как это называется? Что за особенность характера? Раньше я даже в городском транспорте не расставался
В декабре намечалась командировка в Москву. Я хотел предупредить Таню заранее, но никак не мог дозвониться до неё. Мобильный телефон её был отключён, в моей квартире она тоже не поднимала трубку. Наконец я не выдержал и набрал номер Зарубиных. К телефону подошёл Танин отец.
– Сергей Анатольевич, здравствуйте. Что-то я уже целую неделю не могу до Танюхи дозвониться.
– Юрий, она заболела, – прозвучал в ответ подавленный голос. – Её положили в больницу. Уже семь дней.
– Как в больницу? Что случилось? Почему вы не позвонили мне?
– Я не хотел тебя беспокоить. Мы даже с Людмилой поругались из-за этого.
– Что значит «беспокоить»!.. Ладно, сейчас не об этом… Что с Таней?
– Подозревают, что осложнение с почками… Врачи ничего внятного пока не говорят.
– Да ведь уже неделя! И ничего внятного! – Я не мог ничего понять. Мне казалось, что Зарубин что-то утаивал. – Сергей Анатольевич, скажите, как Таня себя чувствует?
– Она почти всё время без сознания…
– Что?!
– Юра, мы делаем всё возможное: лекарства, врачи…
Не помню, чтобы когда-либо меня так лихорадило от услышанных новостей. Продолжая держать трубку возле уха, я уже почти ничего не слышал. Голову мою законопатило мгновенно, окружающий мир будто отторгнулся от меня, провалился в иное измерение. Всё, что говорил Сергей Анатольевич дальше, звучало как инородный шум, я не понимал его слов, они были просто звуком, дребезжащим, неуместным, назойливым. Смысл содержался только в одном – Таня тяжело заболела, Таня давно без сознания, почти при смерти! Всё остальное не имело значения.
Меня вдруг пронзила убийственная мысль: а ведь я не почувствовал, что на Таню обрушилась страшная болезнь! Меня ничто не угнетало в последние дни, скорее, я был даже чересчур спокойным и расслабленным. Я вспомнил, как в Париже мне сделалось нехорошо в ту минуту, когда умирала Катя Кинжалова. Может, это было случайным совпадением, но я считал, что ощутил разрыв некой нити, невидимо соединявшей меня и Катерину, хотя мы не были близкими
Я положил трубку на рычаг и долго стоял не шевелясь. Вспомнилось измученное лицо Тани после возвращения из Индии, тот страшный и необъяснимый приступ, с которым нельзя было бороться и который можно было только перетерпеть.
– Опять ждать? – спросил я вслух. – Сидеть тут и тупо ждать?
Я принялся шагать по комнате взад и вперёд. В голове кружилось и мелькало, будто в ней внезапно пробудились тысячи крохотных автомобилей и начали носиться хаотично, стуча друг друга, скрежеча, переворачиваясь, ослепляя светом фар. Меня распирало от потребности немедленно действовать, но я не мог ничего придумать. Я метался по квартире, хватал иногда подвернувшиеся под руку предметы, бессмысленно вертел их и ставил обратно.
Наконец я остановился перед телефоном. Услышав голос в трубке, не сразу сообразил, чей номер набрал. Пришлось совершить над собой огромное усилие, чтобы сосредоточиться на собеседнике. Это был Миша Соколов.
– Мне нужно срочно в Москву! – выпалил я. Соколов спокойно ответил:
– Ты через две недели летишь.
– Миша, мне нужно сейчас. Сегодня же! Я улетаю!
– Во-первых, сегодня нет рейсов. Во-вторых, объясни толком.
– Жена попала в больницу. – Чья жена?
– Моя! – закричал я, не сдержав эмоций.
– Что ты чушь порешь? У тебя же нет жены.
– Я говорю про Татьяну Зарубину.
– И что? Ты так про кого угодно можешь сказать. Она тебе не жена.
– Формально не жена. А в действительности жена. По-человечески ты можешь понять? Просто по-человечески? Без всяких официальных бумажек?
– А как я буду объясняться со Стариком? Чем аргументировать твой внезапный отъезд? – возразил Соколов всё тем же спокойным голосом.
– Так и объясни! – Мне с трудом удавалось сдерживаться, хотелось швырнуть телефонный аппарат на пол и растоптать его в порошок, чтобы тем самым поставить точку в бессмысленном, как мне казалось, разговоре.
– Юр, выслушай меня, – донёсся голос Михаила. – Приезжай завтра поутру ко мне, поговорим обо всём спокойно.
– Завтра есть рейс на Москву? Я лечу завтра же!
– Тебя уволят за такое поведение.
– А что мне делать? Как быть?
– Ты зачем хочешь в Москву? – спросил Соколов. – Ты там можешь помочь чем-нибудь?
– Не знаю.
– Вот и не пори горячки. Просто не узнаю тебя.
– Сам не узнаю себя, – признался я. – У меня руки трясутся, Миша. Меня тошнит из-за того, что я разрываюсь в бессилии! По-настоящему тошнит!
– Хватит! – рявкнула вдруг трубка. – Возьми себя в руки! Ты мужик или кто? Хочешь ехать – езжай!
– Ты разрешаешь? – не поверил я.
– А что прикажешь делать? Ты всё равно поедешь… Не говорить же, что ты сбежал, как безмозглый солдат в самоволку. Будем считать, что я отпустил тебя…
– Спасибо.
– Сейчас выясню насчёт билетов…
Утром Михаил заехал за мной. Он выглядел уставшим, но был, как всегда, подтянут.
– Ну что? – спросил он, остановившись в дверях. – Довёл бабу?