Под тихое мурчание...
Шрифт:
Сколько было времени, Хвостомысл так и не знал. То ему казалось, что они бегут уже много часов, то, наоборот, он с ужасом думал, что они все еще находятся совсем недалеко от города жар-птиц. Было бы дело весной или осенью, можно было бы понять, сколько прошло времени, следя за солнцем, но длящаяся по двадцать часов зимняя ночь не давала несущейся по лесу паре даже такой возможности. Все, что они могли — это бежать, выбиваясь из сил, и надеяться, что чувство времени изменило им и что на самом деле они скоро доберутся до своей цели.
Иногда Хвостомыслу удавалось убедить себя
Хвостомысл смотрел на свою подругу, несущуюся чуть впереди него, и понимал, что она не согласится ни на малейшее промедление. Ей надо было попасть в город и узнать, что случилось с ее братом, как можно скорее — а на все остальное было наплевать. Даже на то, что потом она может навсегда остаться кошкой.
Впрочем… спустя еще несколько минут бега сибирскому коту закралась в голову новая, в первый момент особенно сильно напугавшая его мысль: может быть, если они останутся котами, это будет не так уж плохо? Жизнь изменится, но она будет не менее, а то и более интересной, чем раньше, и главное, они все равно будут вместе… И по-прежнему будут жить в самом уютном на Земле городе, где все будут любить их…
С каждым прыжком вперед эта мысль казалась Хвостомыслу все менее страшной, и даже догадка о том, что, возможно, именно сейчас он окончательно превращается в кота, уже не виделась ему особо пугающей. В самом деле, что плохого в том, чтобы быть котом? Быстрым и ловким хищным зверем, видящим в темноте, чувствующим в десятки раз больше запахов, чем люди, способным в одном коротком звуке передать сложную философскую мысль…
Впереди вновь показался какой-то просвет, а потом зоркие глаза Хвостомысла уловили за деревьями пару крошечных, но довольно ярких огней. Несмотря на усталость, он подпрыгнул повыше, чтобы как следует рассмотреть их — и увидел еще несколько огоньков, более тусклых, желто-оранжевых. Именно таким светом светились окна маленьких деревянных домиков на окраине города кошек.
— Миааауу! — торжествуя, взвыл сибирский кот, сообщая подруге о том, что они почти у цели и что им точно не придется прожить в кошачьем облике всю оставшуюся жизнь.
— Миаф!.. — отозвалась Ушкомила, тоже уже заметившая огни, но внезапно осеклась, и ее мяуканье завершилось особенно высоким звуком. — Уа-ай!!!
Это был крик, предупреждающий об опасности, и в первое мгновение Хвостомысл решил, что его спутнице просто показалось что-то страшное — ведь вокруг, кроме них самих, не было ни одной живой души!
А потом стоящую в лесу тишину, которую до этого нарушало только их мяуканье, разорвал гораздо более громкий, оглушающий все живое звук.
Грохот
Глава XXV
Хвостомысл машинально сделал еще один прыжок и заставил себя принять человеческий облик. Это далось ему довольно тяжело, потребовало больших усилий, и где-то в глубине сознания мелькнула мысль о том, что время и правда было почти на исходе и что если бы он пробыл котом еще немного, у него бы уже ничего не получилось. Но радоваться этому было некогда — не факт, что Егору удалось бы теперь долго прожить в своем настоящем обличье.
Потому что перед ним стоял мужчина с направленным на них с Ушкомилой охотничьим ружьем в руках. И потому что Грушев узнал его.
Еще когда они с Таей убегали из кошачьего города, он заметил припаркованный у пансионата микроавтобус, показавшийся ему знакомым. Был в их фирме точно такой же, но Егор не успел разглядеть его номер, а потом ему стало не до того. Хотя потом, когда он бежал по лесу в город жар-птиц, у него было достаточно времени, чтобы подумать об этом и сложить два и два. Вспомнить, что именно их с Ильей Серегиным фирма в тот день, когда Грушев попал в аварию, везла в Туруханск именно кошачий корм. И что Серегин бросил Егора в разбитой машине, отказавшись помогать ему, хотя не мог быть полностью уверенным, что напарник не сможет дозвониться до спасателей или выбраться на дорогу.
Этому можно было бы найти объяснение только в одном случае. Если на самом деле Илья точно знал, что даже выбравшись из фуры Грушев не дождется помощи. И он мог бы так думать, если бы ему было известно об огромных диких котах-баюнах, живущих в тех краях, но он не знал, что жители закрытого города сумели приручить их. Было бы так — и Серегин не сомневался бы, что Егора загрызет голодный баюн, как только он высунется из кабины…
Такая версия объясняла все странности — а значит, именно она и была верной. Илья откуда-то знал о секретном городе, хотя и не был в курсе всех его тайн.
Егор быстро оглянулся на Таю, все еще остававшуюся кошкой — она остановилась в паре метров от мужчин, изогнулась дугой и яростно шипела на каким-то чудом сбежавшего из города человека с ружьем. А может, и не на него, а на Грушева, испугавшись, что он превратился в человека и стал более крупной мишенью для их врага, да еще и может теперь замерзнуть посреди зимнего леса…
— Превращайся! — крикнул ей Егор, не сводя глаз с бывшего напарника. Шанс уболтать Илью и добраться до ближайшего дома у них с Таисией был, а вот ее шансы не остаться навсегда кошкой стремительно сходили на нет.
Наверное, она и сама понимала это, потому что, громко зашипев еще раз, все-таки послушалась Грушева и тоже сменила облик. В тот же миг Илья перевел дуло ружья на нее, и на его лице расплылась самодовольная улыбка.
— Одно движение — и я пристрелю твою подружку, — сообщил он Егору, не глядя на него. — Ваш рыжий дружок все мне рассказал про ваши теплые отношения.
— Что ты с ним сделал? — звонкий голос Полуяновой разнесся по утреннему лесу.
Серегин в ответ только усмехнулся, зато Грушев внезапно почувствовал облегчение.