Под угрозой шантажа (Начнем сначала)
Шрифт:
Она открыла для себя, что и ей нетрудно стать такой же гадкой, как он. И если она не позволяет своей любви к нему расцвести — прекрасно сумеет возненавидеть его! Однако Адам не потерял самообладания, о чем свидетельствовал твердый взгляд. Казалось, он игнорировал ее колкости.
— Ванессе известно, что я тут. Она сама послала мне приглашение. Мартин, по всей видимости, сказал ей правду об Эллен: кем она являлась на самом деле и как заботилась обо мне все прошедшие годы. Между нами, слава Богу, больше нет секретов. Ванесса тоже ответила признанием: как неправа она была, вставая между мною и Мартином. Из нашего
— Я не желаю встречаться с тобой, — заявила она, постукивая ногой по креслу у окна. Селину радовало, что между Мартином и Ванессой больше нет недоговоренностей и что ее тетя оказалась достаточно разумной, чтобы признать свои прошлые ошибки; утешало, что Адам уже не будет кошмаром семьи: он не заслуживал подобного отношения. Но встречаться с ним на вечеринках и семейных торжествах у Ванессы — а она их устраивала достаточно часто — Селина вряд ли смогла бы.
Присев на край большого кресла, девушка одернула золотистую юбку и услышала, как он глухо произнес:
— Почему бы и нет? Или ты сама себя устыдилась, своих поступков и слов? Знаешь, — он прикрыл дверь и направился к ней, — не думаю, что ты неразборчивая в связях девица, за которую себя выдаешь. Меня чересчур задело, будь я проклят, то, что произошло. И слишком уж было противно вылезать из всего этого. Но после той чудесной ночи, — он стоял слишком близко, — я понял: ты — неиспорченная женщина.
Селина с трудом перевела дух, отчаянно желая одного — вышвырнуть его из комнаты. Его вопросы и утверждения слишком близки к истине. И когда она отказалась комментировать его слова, он продолжил:
— Ты пытаешься убедить меня, что ты — из тех, кто станет спать с первым встречным, поразившим воображение? А затем уйдет к следующему? Когда я достаточно успокоился, чтобы мыслить разумно, понял: ты не такая. Я могу только сделать вывод: ты умышленно предлагала себя, чтобы побольнее меня ранить, не знаю, правда, зачем. Ты напрасно лгала, стремясь положить конец нашим отношениям. Правда сказала бы сама за себя. Теперь… — Адам подхватил стул, стоявший перед ее туалетным столиком, и поставил перед нею, садясь и наклоняя голову — так, чтобы его глаза были на уровне ее глаз, — нужно сочинить причину нашего разрыва, которую сумеет переварить публика.
Гнев, боль и унижение смешались в отвратительный коктейль эмоций, однако Селина не собиралась его пить. Он мог говорить о ней что угодно, но назвать лгуньей!..
И она не собиралась сидеть здесь подобно испугавшейся грома мыши и принимать все обвинения, которые он «подавал» ей словно деликатесы на блюде.
Адреналин ударил ей в голову, заставляя вскочить на ноги и отбросить руки Адама, которые неминуемо усадили бы ее обратно.
— Не будь таким жестоким и напыщенным! — взвизгнула она. Ее глаза сузились в злобные золотистые щелки. Все сожаление и сердечная боль от расставания с Адамом переросли в слепую ярость. Селина утратила над собой контроль. — Ты упрекаешь меня во лжи, будто инициатор всего происшедшего я! Лги уж до конца! Именно ты со своей грязной ложью начал всю эту историю! Отпирайся, если сумеешь! — Она была в ударе. Селина не заметила, как тесное золотистое
— Все правильно — но с твоей точки зрения. Особенно когда ты кипишь из-за вранья о шантаже. А что, если я откажусь жениться на тебе? Почему именно я, а не кто-то другой? Потому что другого такого мужчину ты не встретишь. Выходи за меня — либо я за себя не ручаюсь! Или мои слова не достигают цели?
Она повернулась к нему лицом. Руки уперлись в стройные бедра. Он взял ее стул, хотя, впрочем, стоит ли беспокоиться о такой мелочи? Он и так уже все у нее забрал. Адам откинулся назад, слегка наклонив голову к плечу и небрежно закинув ногу на ногу. Точно наблюдает за театральным действием, подумала она, обуреваемая новой вспышкой ярости.
— Зачем тебе понадобилось лгать?
Она наклонилась к нему, ее глаза метали молнии.
— Я лгала лишь ради того, чтобы защитить себя. А ты — потому, что тебе доставляло извращенное удовольствие брать меня на пушку, вынудить полюбить тебя и лечь с тобой в постель. Единственными правдивыми словами, которые ты когда-либо произносил, были слова о том, что ты не можешь любить и не хочешь любить никого, ибо любовь — иллюзия!
Вдруг вся краска отхлынула с ее лица. Селину затрясло — слишком поздно до нее дошел смысл собственных слов. Она призналась, что любит его, а он?
Ее била дрожь. Девушка не могла смотреть на Адама и опустилась на стул рядом с ним. Уронила голову на руки. Разумеется, он сообразил, что она имела в виду, кем-кем, а глупцом его назвать нельзя. Теперь ей не остается ничего иного, кроме как выдержать его насмешку, а может, и жалость. И когда он взял ее руки и отвел от лица, она не сопротивлялась.
Заметив наконец, что швы на платье разошлись едва ли не до середины бедра, девушка смешалась. Она попыталась как-то прикрыться, но он держал ее за руки, заставляя встать. Адам скомандовал:
— Повтори. Скажи, что любишь меня!
Селина опустила голову; спутанные волосы прятали ее лицо. Она не станет ничего повторять — не сможет. Одного раза вполне достаточно. Она не собирается больше терпеть унижение из-за его диктата.
— Тебе поможет, если я скажу, что ты прав? Да, я лгала и продолжаю лгать — с тех пор, как ты вынес свой приговор и сделал свой вывод. Но сейчас я говорю правду — так, как я ее понимаю. И знаю, что никогда никого не полюблю, поскольку ты прав, любовь — иллюзия.
Он отбросил с ее глаз копну волос и взял ее подбородок в чашечку руки, гипнотизируя взглядом. Его губы чуть дернулись, когда он увидел страдальческую гримасу ее лица.
Он ушел в сторону, тем самым признавшись в своей неспособности снова полюбить! Ее нижняя губа задрожала, а его взгляд предательски опустился, как и его губы.
— Я понял, насколько глубоко заблуждался. Едва судьба столкнула меня с тобой, я почувствовал, что хочу тебя так, как никогда не хотел ни одну женщину. И не только в моей постели, но и в моей жизни, на любой ее стадии. Однако я не знал, что полюбил тебя, — пока ты не ушла. — Адам сгреб внезапно ставшее податливым тело Селины в охапку, убаюкивая ее голову на своей груди. — Я не знал, что хуже — боль любить тебя и потерять или боль от твоих слов.