Под уральскими звездами
Шрифт:
— Мам, а куда все буржуи подевались? Где теперь живут?
— А поразбежались. Много, слышь, в Китай ушло. В Харбине живут.
— Харбин... Это далеко?
— Далеконько, сынок. Не скоро дойдешь.
— Они не вернутся, мам?
— Где уж теперь вернуться! Да и кто пустит...
И вот — Харбин.
Чужой, притихший, выжидающий город. Пусто на мощенных булыжником улицах. Ветер шуршит оторванным краем афиши на толстой тумбе. Прогрохочет патрульная танкетка. С треском промчится на мотоцикле связной. Людей мало. Если кто и появится, то это, главным образом, рабочие.
— Все больше рабочий класс встречаем. Из хозяев-то еще никто не попадался, — замечает один из патрульных, черноглазый и худенький Музыченко.
— Что, живого капиталиста посмотреть захотелось? — усмехается Плакотин, высокий, громадной физической силы сибиряк.
Старший по караулу лейтенант Сергей Дунаев ничего не сказал, но и он не без любопытства осматривал незнакомый город. Город как город. И все-таки здесь было не так, как там, на родной земле. Харбинские особняки построены с разными причудливыми балконами, мезонинами, верандами, украшены лепкой и резьбой. Окна то прямоугольные, то высокие стрельчатые, то венецианские — огромнейшей ширины. И вывески. Фасады домов облеплены ими, на разных языках — китайские, японские, немецкие и английские. Совсем непривычно выглядят русские: «Мануфактура. Раздольский и компания», «Галантерея. Ситников с сыновьями», «Все для электричества. Акционерное общество русских промышленников. Основано в 1920 году».
— От так-так! — смеется Музыченко. — Как раз в этом роци я и родився!
— Направо посмотрите-ка! — негромко говорит Дунаев и глазами показывает на один из балконов.
На балконе человек. Расстегнутый китель, круглое лицо. Белые, как снег, обвислые усы и бакенбарды. Большие, как метелки, и тоже белые, они распушились по его розовым щекам. Ветерок шевелит и мнет их, но бакенбарды упрямо топорщатся в разные стороны.
Грузный старик в упор смотрит на патрульных. Разглядывает он их уже давно. Лицо выражает и враждебное внимание, и презрение, и скрытый страх перед тем неизвестным и новым, что принес с собой приход советских войск в Харбин.
Особенно внимательно старик рассматривал сверкающие на плечах Дунаева офицерские погоны: по-видимому, еще не знал, что в Советской Армии установлены такие знаки различия. Поежился, круто повернулся и ушел с балкона. В просвете перил мелькнули широкие синие галифе с красными лампасами и стоптанные домашние туфли на босых ногах. Стеклянные двери захлопнулись и тотчас же сомкнулись белые портьеры.
— Ну и бакенбарды вырастил! Чудо! — заметил Музыченко.
— Должно быть, из царских генералов. Лампасы-то видели, товарищ лейтенант? — сказал Плакотин.
— Видел. Харбин — город белогвардейский. Тут белогвардейцев дополна.
Патрульные миновали малолюдную деловую часть города и по деревянному мосту вышли в район Фуцзядянь. Большинство населения здесь составляли китайцы. Улицы узкие, дома низкие, мазанные глиной. Лавчонок и всякого рода мастерских едва ли не
В Фуцзядяне людно. Синие китайские куртки из дешевой ткани, изредка мелькают и цветные халаты. Со всех сторон несутся вопли разносчиков и мастеровых. Вопли кажутся одинаковыми, и только по названиям товаров или инструмента можно различить, кто кричит: паяльщик или галантерейщик, молочник или уличный цирюльник.
Патрульных встречают улыбками, приветствиями, одобрительными возгласами. Язык — чужой, слова — непонятны, а во всем ощущается дружелюбие, теплое внимание, радость. Обстановка совсем другая — не то, что в деловой части города.
Больше всех, казалось, радовались мальчишки. Мигом слетелись в стайку и издали пошли за патрульными, перекликаясь звонкими гортанными голосами. Иной выскочит вперед, быстро потрогает планшет у Дунаева, тут же отпрыгнет назад и начнет шептаться с товарищами.
— Ребятня — она везде ребятня, — вздохнул Плакотин: вспомнились, видно, свои.
Патруль остановился, и ребята остановились. Подталкивая друг друга локтями, стали обступать солдат. Самые маленькие — почти голые, старшие — в синих рваных куртках и узеньких штанах.
— Зараз я с ними покалякаю, — сказал Музыченко, присел на корточки и поманил к себе одного из малышей: — Иды сюда, хлопчик.
Трое ребят нерешительно подошли к солдату. Худые смуглые руки потянулись к погонам, к звезде на пилотке, к автомату.
— Но-но! За оружье не хвататься, уговору не было! — строго прикрикнул Музыченко и протянул было руку к одному из ребят. Тот отскочил, за ним и остальные. Музыченко выпрямился и почесал затылок:
— Дички...
Толпу ребят раздвинул старик-китаец. Синий халат, плоское лицо, редкая седая бородка, трубка на длинном чубуке зажата в безгубом рту. Сказал что-то, показывая на ребятишек, помолчал и о чем-то спросил.
— Не понимаю, товарищ! — улыбнулся Дунаев.
Где-то совсем недалеко прогремел выстрел. Мальчишки исчезли. Старик втянул голову в плечи и тоже побежал, мелко-мелко семеня ногами.
Патрульные разом повернулись в сторону, откуда раздался выстрел.
— Спокойно! Стрелять в крайнем случае! — предупредил Дунаев. — Плакотин, разведай!
— Есть! — отозвался Плакотин.
Но не успел он сделать и шагу, как из-за угла дома, широко взмахнув полами серого макинтоша, выскочил человек. В руке у него был большой многозарядный пистолет. Прижавшись к стене, он поднял руку, собираясь стрелять туда, откуда только что появился.
Плакотин был уже рядом. Перехватив руку с пистолетом, пригнул дуло к земле?
— Погоди-ка, гражданин! Почему стрельба?
Человек дернулся, попытался вывернуться. Но Плакотин скрутил неизвестному руку, и пистолет выпал. Подбежал Музыченко, поднял оружие, подал его Дунаеву. В ту же минуту все четверо были плотно окружены толпой китайцев.
Видимо, люди долго бежали, дышали тяжело. Они перебивали друг друга, гортанно кричали, размахивали кулаками, пытаясь что-то объяснить.