Под увеличительным стеклом
Шрифт:
– Вот и славно! Пойдемте, я покажу вам кухню. А я пока приму душ и переоденусь.
Он провел ей в кухню, описал рукой круг и сказал:
– Чувствуйте себя как дома.
Он пошел было в ванную, но вдруг остановился и засмеялся:
– Кстати, меня зовут Хольгер, а вас?
– Катя.
– Отлично. Может, сразу перейдем на «ты»?
Катя кивнула.
Он скрылся в ванной и стал весело насвистывать. Он не сомневался, что одержал очередную победу.
«Ну подожди у меня, – думала Катя. – Сделаю я тебе салат, и антрекоты поджарю, и вытяну из тебя все, что мне надо, а потом покажу
Когда они поужинали и уже выпили одну бутылку вина, Катя подумала, что пора переходить к делу. Все это время она строила ему глазки, и он совершенно ошалел, а потом вдруг сделала печальное лицо и сказала:
– Я постоянно испытываю нужду в деньгах. При том, что я в общем-то богата. Я живу с отцом. У него несколько домов, которые он сдает. Но это такой скряга, скажу тебе, считает каждый пфенниг, так что можешь представить мое положение. Он даже машину мне не позволяет. Жду, как это ни жестоко звучит, когда он отдаст концы, но он, видно, еще и меня переживет.
Хольгер смекнул что к чему, расположился удобнее в кресле и, приосанившись, смотрел на нее.
– Эти вещи легко улаживаются, – сказал он. – Если хочешь, я сведу тебя с кем надо. Есть одно общество. Это, правда, не так дешево обходится. – Он расхохотался. – Они именуют себя «Христиане для своих пожилых сограждан». Оригинально, а? С их помощью ты в несколько дней сумеешь отправить старого господина в дом престарелых.
Катя выказала удивление:
– А как это делается?
Он сделал загадочное лицо.
– Есть много таинств между небом и землей… – Потом, засмеявшись, продолжал: – В принципе все делается очень просто. Они составляют бумагу для отдела социального обеспечения. Из бумаги явствует, что старик не в состоянии больше ухаживать за собой, подвинулся умом – и все такое. Если ты еще к тому же подпишешь эту бумагу, его в два счета объявят недееспособным и отправят в дом престарелых. Состояние его ты, правда, не наследуешь, но всем пользуешься и отделываешься от старика.
Он снова засмеялся.
Катя и Рената решили бросить ночные дежурства. С каждым днем они все больше рисковали быть разоблаченными. Рената нервничала. Кроме того, Катя считала, что у нее уже вполне достаточно материала о Мен-гендорфе. Теперь ей надо было подступиться к христианскому обществу Менгендорфа, но она боялась, что ее узнают.
17
Если бы я знал, чем в это время занимается моя мать, я бы бросил все и помчался туда, чтобы помешать ей. Но я ни о чем не подозревал, а потому сидел перед телевизором и следил за событиями, разворачивающимися на экране. Шел скверный детектив. Вообще я считаю детективы стоящей вещью, но – увы – их так мало хороших. Это проблема.
«Седые пантеры» и с ними моя мать затеяли невероятное дело. Они задумали вызволить из дома престарелых троих стариков. Две женщины уже пытались бежать, теперь они были прикованы к постели. Третий, Густав Кляйн, еще двигался сам. Он контрабандно переправил «седым пантерам» письмо, в котором рассказал, как он и два его приятеля попали
Решив устроить побег троим старикам, «седые пантеры» заслали в дом престарелых своего человека. Мою мать. Она поступила туда под видом свихнувшейся и немощной женщины. Мать должна была прозондировать обстановку и изнутри организовать побег. Нужно было снова поставить на ноги обеих прикованных к постели женщин. Проследить, чтобы они перестали принимать таблетки.
18
Вышел свежий помер нашего журнала. На обложке портрет старика в обличии панка. С этим мы хватили лишку, по нам приходилось еженедельно конкурировать с несколькими десятками городских иллюстрированных изданий, которые постоянно помещали на обложке обнаженных или полуобнаженных девушек. Так что чего уж нам тут было щепетильничать.
Заглавный очерк: «Нас не скинете со счета! Придут „седые пантеры“!»
На трех полосах интервью с «седыми пантерами»: с Иоганнесом Штеммлером, Хильде Кууль и Куртом Вайнбергом. Их высказывания о председателе ландгерихта Брамсе Катя приводила полностью, ничего не изменив и не приукрасив. О том, что делается в домах престарелых, прямых сообщений не было. Отдельные намеки. Дескать, состоялась демонстрация, целью которой было привлечь внимание общественности к чинимым там безобразиям. Но указывалось, что в следующем номере будет опубликован подробный репортаж о доме престарелых.
На двух полосах шло сообщение одной школьницы о блошиных рынках, она время от времени сотрудничала с нами. Моя публикация о Кемпинском, в которой по достоинству оценивалось его творчество. Дотар выступил с критикой пластинок и представил панк-ансамбль.
Мое сообщение о неудачной театральной премьере под заголовком: «На сцене ведут диалог два помойных ведра – пьеса ненормального о ненормальных и для ненормальных». Почему бы мне не позволить было хотя бы раз подобное нахальство.
Под рубрикой «Предложения граждан» – выступления представителей целых групп населения за сохранение старой почты и против повышения платы за уборку мусора.
Нельзя сказать, чтобы этот номер был блестящий, но среди городских иллюстрированных изданий мы были не на последнем месте.
Атце, наш шеф по производству и сбыту, был человек в высшей степени уравновешенный. Я не видел, чтобы он когда-нибудь выходил из себя. Он был невысокий, примерно метр шестьдесят, и, можно сказать, одинаковый что в длину, что в ширину. Атце не пил и не курил. Он вечно ходил с взъерошенными волосами и годами носил одни и те же башмаки, ибо, как он утверждал, во всех других обязательно натирал себе мозоли. Он был медлителен, нетороплив, не делал лишних движений. Подвижными в нем были, пожалуй, только глаза; ими он часто выражал больше, чем губами, ибо на слова был чертовски скуп.