Под защитой камня
Шрифт:
— Но ты же согласилась той зимой стать невестой Ранека. Почему же ты делала тунику для меня?
— Не знаю, — сказала она. — Наверное, у меня еще оставалась надежда. А еще у меня возникла одна идея. Я вспомнила, как ты говорил, что хотел уловить мой дух, вырезая ту фигурку в моей долине, и я надеялась, что смогу поймать твой дух, сделав что-то для тебя. Помнишь, когда все говорили о черных и белых животных, ты сказал, что испытываешь к белым особые чувства. Поэтому, когда Крози согласилась научить меня делать белую кожу, я решила сделать что-нибудь для тебя. Выделывая ее, я постоянно думала о тебе. Мне кажется, я была счастлива тогда, делая тунику.
Его глаза подозрительно заблестели от влаги.
— К сожалению, она почти ничем не украшена. Мне никогда не удавалось хорошо нашивать бусы и прочие украшения. Я несколько раз пыталась освоить это искусство, но вечно что-то отвлекало меня. Тогда я украсила ее горностаевыми хвостиками. Хотелось бы, конечно, раздобыть их побольше, но в ту зиму мне больше не попадались эти зверьки. Может быть, будущей зимой удастся выследить еще нескольких горностаев, — сказала она.
— Все и так прекрасно, Эйла. Ее белый цвет сам по себе является достаточным украшением. Все решили, что ты специально оставила ее неокрашенной, в общем, этот наряд всем очень понравился. Мартона сказала мне, что ей понравилось то, что ты не побоялась оставить такую кажущуюся простоту, она отлично подчеркивает превосходную выделку и окраску. По-моему, скоро многие приоденутся в подобные белые туники, — заметил он.
— Когда Мартона сказала, что мне запрещено видеться и говорить с тобой до самого ритуала, я готова была нарушить обычаи Зеландонии, лишь бы передать ее тебе. Но Мартона согласилась сама передать тебе сверток, хотя, по-моему, считала, что даже ее участие в таком деле не вполне правомочно. И все же мне пришлось помучиться, ведь я не знала, понравится ли тебе наряд и поймешь ли ты, почему мне так хотелось, чтобы ты надел его.
— Как я мог быть таким глупым слепцом в ту зиму? Я так сильно любил тебя. И ужасно скучал и терзался, когда ты уходила в очаг Ранека. Я не спал по ночам, слышал каждый звук. Вот почему я, не сдержавшись, овладел тобой тогда в степи, когда мы обучали Удальца. Я чувствовал каждое движение твоего тела, когда мы вдвоем скакали на Уинни. Простишь ли ты меня за ту необузданную страсть?
— Я все время пыталась поговорить с тобой, но ты не хотел слушать меня. Ты не принуждал меня, Джондалар. Как ты думаешь, почему я так быстро откликнулась? Как ты мог подумать, что мне было неприятно. Это был самый счастливый день в ту зиму. Я с наслаждением вспоминала о нем потом. Закрывая глаза, я постоянно чувствовала твое присутствие и хотела вновь соединиться с тобой, но ты не приходил ко мне.
Вдруг, словно изголодавшись, он вновь начал целовать ее. Он почувствовал, что не в силах больше ждать. Склонившись над Эйлой, он раздвинул ее ноги и погрузил свое мужское копье в ее теплый и влажный источник. Она была готова принять его. Застонав от предвкушения, она ощутила его полноту в своих собственных изголодавшихся глубинах. Ритм его движений увеличился, и она изогнулась к нему навстречу, стремясь усилить желанное давление. Да, их желания полностью совпадали. Она была более чем готова. И он тоже. Джондалар, почувствовал, что уже готов взорваться от полноты чувств, и тогда, уже ничего не осознавая, они оба достигли предельного чувственного напряжения, и вдруг огромная волна великолепной Радости захлестнула их обоих. После нескольких заключительных толчков он в изнеможении опустился, накрыв ее своим жарким телом.
— Я
— О Джондалар, я тоже люблю тебя. И всегда любила. — В уголках ее глаз заблестели слезы, частично от полноты ее любви к нему, частично от чувственного напряжения, так стремительно взлетевшего к своему пику и завершившегося таким чудесным облегчением.
Они лежали тихо, едва озаряемые мерцающим огоньком фитиля светильника, потом он оторвался от нее, медленно извлек свое обессилевшее копье и лег на бок рядом с ней. Он вновь положил руку на ее живот.
— Я подумал, что, возможно, уже тяжеловат для тебя. Не знаю, полезно ли тебе сейчас, чтобы я давил на тебя всем моим весом.
— Пока мне еще не тяжело, — сказала она. — А когда малыш вырастет побольше, мы придумаем, как можно будет легче делить Дары Радости.
— А ты правда можешь чувствовать внутреннее движение новой жизни?
— Пока нет, но уже скоро почувствую. И ты тоже сможешь почувствовать это. Для этого тебе просто достаточно будет вот так же положить руку на мой живот.
— Мне кажется, я рад, что ты уже родила одного ребенка. Теперь ты знаешь, что тебя ждет.
— В этот раз у меня другие ощущения. Вынашивая Дарка, я все время очень плохо чувствовала себя.
— А как ты чувствуешь себя сейчас? — с явной озабоченностью спросил он.
— Замечательно. Даже в начале меня лишь немного подташнивало по утрам, но сейчас уже все прошло.
Они долго лежали в приятном молчании. Джондалар подумал, что она, возможно, уже уснула. В нем вновь начало просыпаться желание, хотя на сей раз чувственный голод был уже не столь сильным, и если она спит…
— Хотела бы я знать, как он там живет? — вдруг сказала она. — Мой сын.
— Ты тоскуешь по нему?
— Иногда так сильно, что не знаю, как и вытерпеть. На собрании жрецов Зеландони пела Песню Матери. Мне нравится эта легенда. Всякий раз, когда я слышу ее, мне хочется плакать в том месте, где говорится о том, что Великая Мать утратила возможность жить рядом с сыном, как они расстались навеки. Мне кажется, я понимаю, что Она чувствовала. Даже если я никогда не увижу его больше, я просто хочу знать, как ему живется, все ли у него хорошо. Как относятся к нему члены Клана и Бруд, — сказала Эйла и вновь умолкла.
Ее слова заставили Джондалара задуматься.
— В той песне говорится, что Великая Мать претерпела все муки, рожая дитя. Это очень больно?
— У меня были трудные роды. Я не люблю вспоминать об этом. Но, как сказано в Песне Матери, он оправдал Ее страдания.
— А тебе страшно, Эйла? Ты боишься новых родов? — спросил он.
— Немного. Но в этот раз я так хорошо себя чувствую, что, возможно, и роды также будут менее мучительными.
— Я не представляю, как женщины выдерживают их.
— Мы рожаем, потому что это достойно того, Джондалар. Я так ждала появления Дарка, а потом мне сказали, что он родился уродцем и его нельзя оставлять в живых. — Она заплакала. Джондалар обнял ее. — Это было ужасно. Я просто не могла сделать этого. В нашем племени мать по крайней мере имеет право выбора. Никто не станет вынуждать меня.
Где-то далеко завыли волки, и в ответ им раздался гораздо более близкий и знакомый волчий вой. Волк нашел их, но в палатку не заходил.
— Неужели он тоже покинет меня? — с грустью сказала она. Она зарылась головой в его плечо.