Под знаком льва
Шрифт:
“Космическая трилогия” рисует нам очень печальные картины морального краха и распада современного общества. Многие ее страницы, воспринятые в благодатных сороковых годах как поэтическое преувеличение, становятся весьма понятны уже теперь, в начале третьего тысячелетия, так что текст можно смело считать пророческим. Правда, в отличие от горячо любимого ныне жанра антиутопии, опасность счастливо минует героев до поры до времени. Апокалипсис Льюиса больше похож на “конец света в отдельно взятой стране” из советского анекдота. Он не знает отчаяния, и для него победы и поражения — всего лишь очередные этапы священной истории. Поэтому, при всей откровенной жути, очень правдиво изображающей нашу жизнь, романы
Застигнутый радостью
В 50-х гг. Льюис стал переписываться с поэтессой Хелен Дэвидман, жившей в Соединенных Штатах. Американская интеллектуалка, в прошлом радикальная коммунистка и атеистка, Хелен обратилась к Богу уже взрослой, как и сам Льюис, причем во многом — под влиянием его проповеди. Она была замужем за писателем “черной серии” Уильямом Грешамом; у них было двое детей — мальчики Дэвид и Дуглас. Муж Хелен, хронический алкоголик, также был левым, в 1937 г. воевал в Испании, а в последние годы увлекся спиритуализмом. Хелен вышла за Уильяма в крайне тяжелое время его жизни, и ей удалось тогда уберечь его от самоубийства. Много лет спустя Грешам все же покончил с собой, наглотавшись снотворного. Их брак был очень тяжелым и неудачным. Единственной радостью для Хелен стала переписка с Льюисом.
Эти отношения продолжались довольно долго до тех пор, пока врачи не обнаружили у Хелен рак. К этому моменту Льюис настолько с ней сблизился, что немедленно признался в любви, она разошлась с мужем и приехала в Англию — умирать, как сама считала. Поскольку было похоже, что времени у влюбленных не оставалось, они просто начали жить вместе, не размениваясь на формальности. По странному совпадению, полное имя избранницы нашего героя звучало как Хелен Джой (joy по-английски означает “радость”). За несколько месяцев до ее приезда Льюис как раз закончил свою биографию Surprised by Joy, которую мы уже упоминали. Она повествует об обращении автора, и никак не была связана с его любовью, однако стала прекрасным свадебным подарком для Хелен. Дело в том, что очень скоро ей стало гораздо лучше. Хелен и Клайв поженились уже по всем правилам, и три года были совершенно счастливы.
Потом болезнь Хелен вернулась, и летом 1960 г. она умерла. Так получилась последняя книга Льюиса, A Grief Observed (“Обзор горя”, или “Исследование…”, в общем, что-то в таком роде). Читать ее совершенно невозможно: она и очень страшная, и очень плохо написана. Ясно только, что вера Льюиса не покинула, не изменил и разум, и что все это нисколько не помогает, а просто существует как данность. То есть горе и высшие проявления личности никак не связаны, но от этого ничуть не легче. Сам Льюис умер еще через три года, в один день с Джоном Кеннеди и Олдосом Хаксли; потом один драматург сочинил пьесу о том, как они все втроем беседуют между мирами. Еще был снят фильм о любви нашего героя и Хелен Джой, Shadowlands, причем дважды. В последней версии его играет сэр Антони Хопкинс. В Белфасте Льюису поставили памятник: профессор Кирк приоткрывает дверцу волшебного шкафа. Остальное вы знаете.
Жизнь Клайва Льюиса, при всей его несомненной славе, остается малоизвестной. Немногие сведения, содержащиеся в этой статье, могут оказаться полезными для понимания этой славы, которая иначе была бы совершенно загадочной. Есть блестящие авторы, настоящие мастера, умудряющиеся в популярной упаковке донести до читателей глубокие научные и философские истины, некие нравственные послания. Однако Льюиса никак нельзя причислить к бульварным
Во-первых, как и было сказано, люди хотят, чтобы им проповедовали. Человек говорит к толпе, как власть имеющий, и толпа его слушает, хотя и без этого прекрасно могла бы бить стекла. Толпа, подобно философу, знает лишь то, что она ничего не знает — в этом крайности сходятся. Поэтому ничто так не заводит, как появление человека, обладающего знанием. И, если он проповедует, то есть одновременно показывает свое превосходство и щедро делится им с другими, поднимая их до себя, его любят. Это совершенно нормально, особенно в трудный час; в этом — и почитание мудрости, и уважение к силе духа, и благодарность. Вовсе нечего тут стыдиться. Нам всем очень лестно, что доктор всевозможных наук, к тому же герой войны, обращается к нам, простым языком говоря красиво о сложных вещах так, словно мы его понимаем. В одной из книжек про Нарнию старичок-профессор серьезно спрашивает детей, читали ли дети Платона и, получив очевидный ответ, поражается, чему только учат в начальной школе. Это — идеальная педагогика.
Во-вторых, сама жизнь Льюиса подает нам надежду. Дело в том, что прославленный автор “Нарнии” и прочих книг был, в общем-то, очень плохим писателем. Не стоит недооценивать массовый литературный вкус. Из того, что так называемые простые люди с удовольствием читают всякое барахло, ничуть не следует, что они с еще большей радостью не читали бы книги получше, если бы им это предложили. Большинство из нас слишком хорошо знает, как наслаждаешься проглоченным под одеялом “Островом сокровищ” немедленно после того, как в школе, на переменке, с презрением облил грязью “эту муть для детишек”. Особенно хорошо знают мальчики; девочки, все же, ведут себя умнее. Почти каждый читатель прекрасно знает, чем отличается Льюис, скажем, от Стивенсона или Толстого. И успех Льюиса, это торжество человека над собственной бесталанностью, говорит о том, что презирающие нас с вами эстеты — просто козлы, и не боги горшки обжигают. В католической общине есть поговорка, что христианство — само по себе образование. Похоже, что это — еще и дар.
Поистине, Бог — великий целитель, у Которого слепые видят, а немые говорят, и даже пророчествуют. Вера раскрыла слабые крылья Льюиса, и этот божий бедняжка залетел куда выше, чем его гениальные современники. Книги нашего героя переворачивают душу там, где все усилия лауреатов не оставляют даже царапины. Примерно вот это ждет нас в Раю, где каждое дитя Бога пребудет во Славе, совсем непохожее на остальных.
И, наконец, дело в Самом Боге. “Надо верить”, как объясняют вампиры в бесчисленных фильмах ужасов. В этом — главный источник невиданной силы Льюиса, а не во всей атрибутике христианства, переполняющей его книги. Без этой веры она стала бы бесполезна. Вера, в отличие от мирских добродетелей, не достигается упражнением; ее невозможно выработать или развить в себе. Она выдается свыше, и потому мы ощущаем ее присутствие в наших ближних, как мощное и, отчасти, пугающее излучение, вроде магнитного поля. Вера Льюиса превращает все его книги в порталы вроде волшебного шкафа, невольно притягивающие к себе даже очень устойчивые натуры. Отсвет Радости, заставшей врасплох нашего героя почти век назад, ложится на наши лица. Может, и есть люди, способные перед Ней устоять, но, как сказал Конфуций, я таких не видел.