Под знаком полумесяца

Абдуллаев Чингиз Акифович

— Полковник приказал приехать к нему и пока никому ничего не рассказывать, — продолжает Ариф, — мы поедем к нему после того, как сделаем два контрольных круга. Проверим, не следят ли за нами.

Я согласно киваю головой. И вижу лицо Арифа, его сдвинутые брови, его мрачную решимость. Конечно, смерть Шамиля потрясла нас всех. И не только меня с Арифом, но и остальных членов нашей группы. И Самира Бехбудова и Людочку Борисенко. Я уверена, что они переживают не меньше нашего. Насчет полковника не знаю. Даже если он переживает, что никому и ничего не скажет. Он вообще

никогда не выдает своих эмоций и распекает каждого из нас строгим голосом, но часто даже с такой долей иронией, что бывает непонятно — он на нас сердится или издевается?

Через полчаса мы сидим перед полковником, чтобы выслушать последние новости. Он редко позволяет нам появляться вместе в этой конспиративной квартире. Мы вообще не должны появляться вместе. Но в исключительных случаях он разрешает нам такие совместные посещения. Видимо, сегодня и есть такой исключительный случай.

— Гольдфарб расспрашивал тебя о случившемся? — сразу уточняет Кафаров.

— Нет. Я ему ничего не сказала.

— Сразу два взаимоисключающих ответа, — недовольно замечает полковник, — сначала отрицание, а потом сообщаешь, что ничего не сказала. Значит, были вопросы?

— Он почувствовал мое состояние. И спросил меня, что произошло. Я ответила, что у меня семейные неприятности.

— Так я и думал. Ты до сих пор слишком эмоционально реагируешь на подобные события. Хотя уже не новичок, далеко не новичок, Кеклик. И должна была понимать, что подобный вопрос обязательно последует. Гольдфарб слишком опытный аналитик, чтобы не почувствовать твое состояние.

— Я знала Тушиева еще задолго до того, как встретилась с вами. И поэтому так переживаю.

— Это я помню. Иногда ты реагируешь слишком эмоционально. — Он не напоминает мне о Максиме в присутствии Арифа. Для этого он слишком наблюдательный и внимательный аналитик. Но я чувствую, как вспыхиваю и прячу глаза, чтобы себя не выдать. Я помню, как меня тогда потрясла правда о моем бывшем друге Максиме Гейдарове и что потом из всего этого получилось.

— Я хотел вас увидеть, чтобы предупредить о серьезных опасностях, которые могут возникнуть у нас, — говорил Кафаров.

Мы молчим, понимая, что полковник не будет говорить подобные слова без очень веских оснований.

— Нашли машину, которая сбила Тушиева, — продолжает полковник, — обгоревшую. Недалеко от Сумгаита, в овраге. Владельца автомобиля ищут до сих пор. Мы считаем, что его просто убили и выбросили труп из салона автомобиля.

Мы опять молчим. Понимаем, насколько все серьезно.

— Его ждали у дома, — безжалостно продолжает Кафаров, — это была спланированная засада. Первый сделал отмашку, и водитель выехал как раз в тот момент, когда Шамиль выходил из дома. Автомобиль не просто сбил Тушиева, он еще и забрал первого убийцу, который успел сесть в машину. И они вместе уехали.

— Зачем? — не выдержала я, — кому понадобилось убивать нашего товарища? И почему?

— Сейчас мы это выясняем. Но Тушиев ездил на переговоры несколько недель назад в северные районы Азербайджана и в Дагестан. Возможно, там на него обратили внимание.

— Он

ездил на переговоры? — Кажется, мы с Арифом задали этот вопрос почти одновременно. Но такого не могло быть. Ведь Шамиль не был офицером нашей группы.

— Они ездили вместе с Самиром Бехбудовым, — сообщает нам Кафаров, — не забывайте, что Тушиев был лезгином и у него есть много родственников по обе стороны границы.

— Тогда и Самиру угрожает опасность, — правильно решил Ариф.

— Мы уже приняли меры, — сказал полковник, — я распорядился, чтобы его охраняли. А все возможные связи обоих мы сейчас тщательно проверяем.

— Если Гольдфарб что-то узнает, как мне реагировать? — спрашиваю я.

— Нормально. Не забывай, что он наш союзник и прибыл сюда по нашему приглашению. Хотя наши внутренние дела его не должны волновать. Он нужен нам как компетентный аналитик для вычисления возможных угроз во время проведения конкурса «Евровидения». Гольдфарб не должен и не может решать все наши трудности. Надеюсь, что ты меня понимаешь?

Я киваю в ответ. Кафаров обращается к Арифу:

— Просматривай все сообщения в Интернете. Мы тоже пытаемся контролировать ситуацию. Есть сообщение о трагической гибели Шамиля Тушиева, сбитого неизвестным автомобилем. Надеюсь, что это будет вся информация, которую мы услышим.

Ариф тяжело вздыхает. Смерть Шамиля его тоже неприятно поразила. Кто мог подумать, что первый среди нас погибнет самый неприметный, самый спокойный и самый далекий от оперативной работы сотрудник нашей группы?

Вот так и закончился наш разговор. Мы спустились в машину Арифа и поехали домой. Когда мы подъехали к нашему дому, Ариф повернулся ко мне.

— Ты одна или с дочерью?

Я понимала, почему он спрашивает. И мне было приятно, что он задал этот вопрос. Хотя возможная встреча была грубейшим нарушением нашей конспирации.

— Она у моей мамы, — сообщила я.

— Мне можно подняться? — Он сжал мне руку. Хотя должен был понимать, что мне тоже этого хочется. Он уже несколько раз поднимался ко мне. Но сегодня… Может, именно сегодня мы не должны встречаться друг с другом после трагической гибели Шамиля. Однако я чувствую, что не могу ему отказать. Именно сегодня не могу. И вижу его взгляд. Ему тоже сегодня нужна эта встреча. Ведь один человек не может дать другому ничего, кроме своего тепла. Кажется, нечто похожее есть у Ремарка. Иногда я вспоминаю, что работаю в институте литературы.

— Ты разрешишь мне подняться? — уже более настойчиво спрашивает Ариф.

Я молча киваю. Сегодня нам нужна эта встреча. Иначе мы просто начнем сходить с ума.

— Заходи, — говорю я, — только оставишь машину в соседнем дворе. Как обычно.

Он согласно кивнул. Я вышла из автомобиля и пошла к своему дому. Сердце у меня начало колотиться, как у неопытной девочки на первом свидании. Не знаю почему, но я всегда так волнуюсь перед каждым нашим свиданием. Словно что-то может произойти и он передумает. Решит не подниматься. Или я поведу себя не так, как нужно. Ведь у меня не такой большой опыт общения с мужчинами.