Под знаком ?
Шрифт:
Левый глаз Гая всегда немного лучше видел в темноте, но, когда нет ни единой искорки, это не особо помогает, и вот, теперь приходится бродить в полном мраке.
– Ты точно знаешь, куда идти?
– Вчера знал.
– А? Ты был здесь вчера?
– Пока некоторые бездельничали, а другие одушевляли металл, я думал о будущем фамилии.
– Молодец. Тем некоторым надо бы пример с тебя брать.
– Vae! Не сбивай, я считаю шаги!
Гай усмехнулся, представив, как сейчас исказилось лицо брата. Впрочем, ведёт Тит уверенно, и уже несколько раз
– Всё пришли.
В темноте брызнули искры, и масляная зажигалка подпалила фитиль бронзовой лампы: братья оказались посреди тоннеля, такого же, как все остальные. В воздухе витает лёгкий запах плесени, дед давно не обжигал свои владения, из трещин сочится вода, а где она, там и сырость. На полу лежит длинный матерчатый свёрток, перевязанный верёвкой, с двух сторон из-под ткани торчат металлические прутья, – это заготовки для создания композитных металлов.
– Забрал вчера из кузницы и перенёс сюда.
– Окружным путём?
– Разумеется. Мимо дедовых глаз было не проскользнуть, так что пришлось долгой дорогой.
– И сколько ходок сделал?
– Не твоё дело.
Гай поглядел на связку, на одиннадцатилетнего брата, опять на связку, прикинул её вес.
– М-да, бешеному псу…
– Что?
– Я говорю, что ты бешенная собака. Дальше что?
Тит предпочёл пропустить мимо ушей часть слов.
– Мы будем создавать им помехи. Ты вобьёшь эти трубы в породу, а я стану по них колотить.
– Здесь?
– Нет, слишком далеко от входа. Нужно придвинуться, чтобы создать широкий заслон из вибраций.
– Тогда веди, я понесу.
Гай пробудил Спиритус, в ушах немедленно зашумел прибой, а в голове забился центр неприятного напряжения, вокруг тела появилась едва заметная перламутровая корона доспехов воли. Пришла сила, он поднял связку, будто она ничего не весит, но вместе с тем проявился и эффект аномального увеличения веса. При нём спириты-дефенсоры обречены замедляться, будто несут на плечах тяжкий груз, правда, Гай никогда никакой тяжести не чувствовал, он просто обнаруживал, что его тело отказывается двигаться так быстро, как обычно. Гораздо хуже было, когда по его доспеху воли приходились особенно сильные удары, что часто случалось на тренировках. Такие удары отдавались острой болью в мозгу.
– Долго ещё? – спросил Гай.
– В принципе, можно остановиться в середине лабиринта, тогда наши помехи будут расходиться равномерно, однако, есть смысл сместиться ещё ближе к поверхности и создать стену помех и закрыть лубины.
– Середину лабиринта? Сколько ты здесь вчера ползал?
– Всю ночь.
– А… припомни-ка, когда в последний раз спал?
Этот вопрос брат пропустил мимо ушей. Видимо, в нём ещё кипит кровь Сатурна, дающая силы.
– Когда мы только прибыли, Лакон отправился к деду, а я смог проскользнуть мимо жаровен. Пирокластикус меня не заметил, он сосредоточился на высоком госте и провожал его. Я крался от одного освещённого участка до другого, пока не подобрался достаточно
– Не хочу знать ничего, что меня не касается.
– Когда же ты поймёшь, Огрызок, что это касается нас всех?!
– Чужие секреты – чужая ноша, – упрямо мотнул головой Гай.
– Epicuri de grege porcus, – презрительно бросил юный стоик Тит.
##1 «Поросёнок стада Эпикурова» – фраза, которой Гораций охарактеризовал себя, как приверженца Эпикурейства: философии, видящей высшее благо в спокойной жизни, лишённой физической или душевной боли, тяжёлого труда, страха или тревог.
– Хрю, – ответил Гай.
– А знаешь ли ты, что наш отец – не первый сын Пирокластикуса? Знаешь ли ты, что ещё в молодости он был женат и имел полноценного наследника?
Разумеется, Гай услышал об этом впервые. Он не имел привычки болтать с дедом по душам и выспрашивать о давнем прошлом. Обычно редкое общение с внуками у Пирокластикуса ограничивалось появлением, громкими возмущениями по поводу того, что дети недостаточно усердны, и назначением нового курса тренировок на месяц. Причём Гая старик терпеть не мог, ненавидел до зубовного скрежета его лень и делал всё, чтобы тренировки были не просто тяжёлыми, но мучительными.
– Что нам за дело до этого мёртвого человека? Он же мёртв, да? Иначе отправился бы в ссылку вместе с дедом. Впрочем, не отвечай…
– Он убил его.
– Мне неинтересно.
– Старик убил своего первенца, – повторил Тит, – собственными руками.
Гай нахмурился.
– Бедный дядя, я не знал его, но… да плевать, честно говоря. Мне и до живых родственников дела нет, кто не из нашей фамилии, а уж до мёртвых и подавно. Ты, как это говорили у меня в прошлой жизни, «загоняешься по чепухе».
Они проблуждали в лабиринте ещё некоторое время, прежде чем Тит выбрал место и Гай начал вдевать металлические прутья в породу. Именно вдевать, потому что гранит очень твёрд, а металлы бывают хрупки, и ему пришлось аккуратно использовать силу дефенсора. Когда установка закончилась, он взял железный прут, оторвал от него два коротких куска и загнул каждому конец петлёй, потом разорвал кожу, в которую были завёрнуты прутья, как рисовую бумагу, и обмотал лентами те места, за которые Тит будет держаться. Только теперь Гай отпустил Спиритус и вздохнул с облегчением, – всё нарастающий в голове рокот наконец пропал, а ужасное ощущение зудящих потрохов стало утихать.
– Становится хуже, – признал он вслух, – после испытания кровью мне не по себе.
– Сосредоточься.
– Вибрация разрушает меканизмы быстрее коррозии.
Эта истина известна всем внукам Пирокластикуса, дед часто повторял её, обучая основам конструирования. Все детали, которые могут разболтаться, непременно разболтаются, если макина вибрирует, а потом всё развалится на части.
– Я вибрирую, – сказал Гай, – этот зуд, эта внутренняя чесотка всё время была вибрацией, и когда использую Спиритус, она усиливается…