Подари мне любовь
Шрифт:
– Ты смеешь называть меня лгуном…, опять? Призвав на помощь осмотрительность, Эрика пролепетала:
– Просто я по натуре недоверчива. Но Селиг ни в малой степени не был удовлетворен столь поспешным объяснением:
– Твоему характеру не хватает покорности и умения подчиниться. Но если эти свойства не врожденные, значит, им можно и нужно обучить тебя…, что и будет сделано!
Воля и гордость требовали, чтобы Эрика возмутилась, начала спорить, но инстинкт самосохранения одержал верх. Лучше отступить…, хотя бы ненамного.
– Конечно, тело можно заставить склониться перед грубой силой.
– Думаешь, разум
Метко нанесенный удар, заставивший ее безоговорочно сдаться. Ползать? Унижение? Девушка вздрогнула от омерзения.
Селиг улыбнулся про себя, когда Эрика вновь повернулась к нему спиной. Ее не так-то легко победить. Да, в ней немало гордости, но нет упрямства, которое так характерно женщинам в его семье. Как он ошибался, считая, что Эрика так же сильна духом, как Кристен. Жаль. Правда, он предпочел бы увидеть ее жалкой, сломленной, стоящей перед ним на коленях, с этой роскошной гривой волос, разметавшейся по плечам и спине.
Да, волосы поистине великолепные, с огненными проблесками в золотистых прядях, невероятно густые, окутывающие ее, словно покрывалом, и сползающие на пол у самых бедер. Вчера он смотрел на них словно завороженный, особенно когда Эрика причесывалась и сияющие волны почти слепили глаза… Точно так же, как был очарован этим девственным телом, когда она, обнаженная, стояла в ванне.
Селит невольно замер при одном воспоминании о вчерашнем. Он ошибся, предположив, что ненависть сделает его равнодушным к ее чарам. Вероятно, так оно и было бы, если…, если бы Эрика не оказалась такой красавицей.
Гордо вздымавшиеся, соблазнительные полные груди, с коралловыми сосками, узкая изящная талия, тонкие руки и шея, бедра, которые так и хотелось сжать, и длинные, длинные ноги…
Она была немного выше саксонских девушек, к которым так привык Селит. Он уже успел соскучиться по женщинам, не отличавшимся такой хрупкостью, женщинам, с которыми мужчина не должен обращаться слишком бережно, рассчитывать каждое движение, бояться слишком увлечься и причинить боль.
Конечно, Эрика не такая ширококостная и мускулистая, как Кристен, однако определение “изящное” в отношении ее тела было бы не правильным. Даже лицо теперь, когда девушка успела умыться, казалось куда более прекрасным, чем помнил Селиг. Мягко изогнутые брови, высокие скулы, короткий прямой носик и полные манящие губы. Только подбородок немного нарушал общую картину идеальной красоты - сильный, квадратный, упрямо выдающийся вперед, но нежные глаза цвета небесной лазури могли заставить мужчину забыть все.
Селиг был готов противиться любому искушению. Но не был готов увидеть сладострастные глаза, сливочную кожу, блестящую от мыла и воды, и руки, так чувственно оглаживающие изгибы и впадины девичьего тела.
Ведьма! Она нарочно зажгла в нем страсть! Но даже зная это, Селиг горел невыносимой потребностью овладеть ею и такого вожделения еще в жизни не испытывал. Будь он в силах утолить жажду, не задумываясь, так бы и сделал и, понимая это, кипел от бешенства. Он ведь сказал и себе и Эрике, что никогда не прикоснется к ней с этой целью, но рассчитывал на отвращение и гнев и, конечно, не ожидал, что вместо этого поддастся желанию.
Глава 23
Дни
Кристен, казалось, ненавидела эти цепи куда больше, чем она сама. Еще раза два она спорила с Селигом, требуя расковать девушку, но он был неумолим. “Они останутся навсегда”.
Этого он сестре не сказал, но Эрика не могла забыть его слова и тот ужас, который испытала, услышав их. Мать Селига тоже уговаривала сына, хотя и не так страстно, как Кристен, скорее с легким любопытством. Но Селит повторил ей то же самое.
Эрика не могла смириться с жестоким приговором, не сделав попытки изменить свою судьбу. Кожа на руках была постоянно стерта, а пальцы саднило от неустанных попыток каждую ночь избавиться от цепи, приковавшей ее к стене. Но стоило ранкам немного затянуться, как Эрика снова принималась за свое, хотя ничего не добилась, кроме новых царапин и синяков.
Даже облегчение, которое она испытывала, когда Ивар снимал цепь, долго не продолжалось, поскольку с ним не появлялось ощущения истинной свободы. Эда или Кристен приходили несколько раз в течение дня, чтобы отвести ее в отхожее место, но это были единственные минуты, когда ей разрешалось покидать комнату Селига…, и его постоянный надзор. И не имело значения, что его мать тоже держала сына в заточении, не позволяя вставать с постели. Селиг обретет свободу, как только силы вернутся к нему. Но Эрика так и останется пленницей.
"Девушка больше не расспрашивала, что с ней будет, когда Селит поправится. С одной стороны, она радовалась нежданной отсрочке, с другой - хотела получить немного времени, чтобы оправиться от пыток, которым он ее подвергнет до появления брата. Конечно, если Селиг удовлетворится ее терзаниями…, и не пожелает, чтобы Эрика терпела бесконечную боль.
Эрику неотступно мучили тревожные мысли. Кроме того, она волновалась за Терстона и его сломанную руку, гадая, кто будет утешать и баловать малыша в ее отсутствие. Она беспокоилась, что Терджис сделает отчаянную попытку освободить ее и вместо этого сам станет узником. И самое главное, она страдала от сознания того, что может пробыть здесь долго, прежде чем Рагнар узнает о случившемся.
Несомненно, во все стороны уже мчатся гонцы, чтобы найти брата, но ведь тот собирался посетить не одно определенное поместье, чтобы найти себе жену и мужа сестре. Вероятно, он поедет и ко двору Гатрума. Но ходили слухи и о норвежцах на дальнем севере, и обитателях Мессии, все еще сохранявших власть на востоке, Так что Рагнар может отсутствовать не один месяц.
К сожалению, каждая беседа с Селигом доставляла Эрике мало радости и обычно приводила ее либо в гнев, либо в смех. Поэтому девушка никогда не заговаривала первой. Но временами он обращался к ней просто от скуки, и тогда Эрика видела перед собой совсем другого Селига, мужественного красавца, перед которым не могла устоять ни одна женщина.