Подари мне любовь

Дейн Люси

— Дорогая, ты даже не представляешь, сколько мне всего известно. Я просто ходячий кладезь тайн и секретов. Про тебя, например, знаю такое, о чем ты даже не догадываешься. Разверни-ка вон тот журнал, что рядом с тобой, на столике.

Проследив за взглядом Норы, Дженни взяла последний номер «Тайм энд тайд» и не успела раскрыть, как на колени ей вывалилась куча фотографий. Глаза Дженни расширились от удивления, когда она рассмотрела снимки. Каждый запечатлевал ее саму — выходящей из дому, садящейся на «хонду», поднимающейся по ступенькам колледжа, открывающей дверь «Упитанного ангела» и даже беседующей с Филом на тротуаре перед рестораном. На сей раз сомнений не возникло: снимки явно были сделаны недавно, этой

весной.

Дженни подняла на Нору вопросительный взгляд.

— Думаю, ты уже обо всем догадалась, — усмехнулась та. — Некоторое время за тобой велась слежка. Человек из частного сыскного агентства по моей просьбе наводил о тебе справки. Эти фотографии он приложил к своему отчету.

— Но зачем? Почему? Это как-то связано с…

— Вот именно, — кивнула Нора. — С историей твоего рождения. — Вздохнув, она залпом допила остатки мартини. — Как я уже упоминала вчера, на том снимке, что остался у тебя, изображена твоя мать. В каком-то смысле мне жаль это делать, но я просто обязана повторить: Мэнди и Фил Прайс не настоящие твои родители. — Она перевела взгляд вниз, на ковер. — Понимаю, известие шокирующее, но…

Нора вновь посмотрела на Дженни, пытаясь разгадать ее реакцию на услышанное.

— Я все знаю, — прошептала та, тоже глядя в пол.

— В самом деле? — оживилась Нора.

— Да. Но Мэнди лишь недавно рассказала мне. Практически перед самой своей смертью. Поначалу я ей не поверила… Кстати, Фил до сих пор остается в неведении…

— То же относится и к Эстер, — кивнула Нора.

— Эстер?

— Это твоя мать. И моя родная сестра. Она даже не подозревает о твоем существовании. Но запомни, девочка, настоящая твоя фамилия — Блэквуд. Твой отец — сэр Джордж Бенджамин Блэквуд.

— Сэр? — едва слышно шепнула Дженни.

Нора улыбнулась.

— Детка, твое происхождение весьма благородно. Ты должна была воспитываться в родовом графском поместье Блэквуд-холл, а не в скоромной семье шахтера.

Дженни нахмурилась.

— Я не жалею, что меня растили Мэнди и Фил.

— О, разумеется! — возвела Нора глаза к потолку. — У меня даже в мыслях не было плохо отзываться о них. В конце концов, каждому человеку суждено прожить собственную жизнь. Главное, чтобы он делал это достойно… Проблема в другом. Пришла пора исправлять ошибки. Правда, относится это в основном ко мне… — Нора машинально поднесла к губам бокал и, обнаружив, что он пуст, вновь поднялась с дивана.

Пока она манипулировала с бутылочками из коробки, Дженни усиленно соображала. Смысл последней фразы элегантной Норы Фаррингтон остался для нее не совсем ясен, но сейчас ее интересовало другое.

— Выходит, вы моя…

— Тетка. А ты приходишься мне племянницей. Такие вот дела…

Дженни кивнула, пытаясь усвоить информацию. Позже, оставшись в одиночестве, она хорошенько все обдумает.

— А… сэр Блэквуд? — осторожно спросила она. — Вы отозвались о нем в прошедшем времени. Могу я узнать почему?

— Не только можешь, но и должна. Вообще, дорогая, ты вправе задавать любые вопросы. — Нора подняла заново наполненный бокал. — Твое здоровье! — После доброго глотка она продолжила: — Бедняги Джорджа нет на свете уже более двадцати лет. Его не стало в восьмидесятом году. Славный был человек, упокой Господи его душу! — Нора еще разок отхлебнула из бокала, затем тяжело оттолкнулась от стола и двинулась к дивану. Попутно она смахнула широким рукавом кимоно на пол одну пустую бутылочку, но не обратила на это никакого внимания.

Дженни различила на маленьком сосуде наклейку виски «Баллантайнз». Подняв взгляд, она увидела на столе бутылочки из-под рома, джина и сотерна. Судя по всему, в бокале новоявленной тетушки плескалась адская смесь!

— Выходит, сэр Блэквуд скончался в том самом году, когда я родилась, — задумчиво произнесла Дженни спустя минуту.

—

Более того, в тот самый день, — сказала Нора, устраиваясь поудобнее. — Только твой отец не умер, а погиб. Да, дорогая, — кивнула она, поймав взволнованный взгляд вновь обретенной племянницы. — Ты не представляешь, какая жуткая была катастрофа! Пассажирский поезд столкнулся ночью с локомотивом. И произошло это у самого железнодорожного переезда. Два вагона сбросило с рельсов и понесло прямо на шоссе, где стоял наш автомобиль. Мы сидели в салоне, ждали пока пройдет состав. Джордж был за баранкой, Эстер и я — на заднем сиденье. — Нора на миг закрыла глаза, вспоминая кошмарную ночь. — Оглушительный грохот, скрежет и визг металла и несущаяся на нас темная громадина… Мы бы никогда не оказались на том шоссе в глухую ночь, но у Эстер начались преждевременные роды, и Джордж решил незамедлительно везти ее в Бирмингем, в частную клинику. Обычно дорога из Блэквуд-холла в город занимает минут сорок, но в тот день… Нас с сестрой — да, собственно, и тебя, девочка, — спасло лишь то, что мы сидели сзади. Хотя у Эстер случилось сильнейшее сотрясение мозга и немного пострадало лицо. Меня задело осколком выбитого лобового стекла. — Нора провела пальцами повыше локтя правой руки. — А Джорджу довелось принять основной удар. Бедняга еще жил несколько часов и скончался в Хэмпстере, ближайшем населенном пункте, где находилась больница, в которую нас всех вскоре доставили.

— Мэнди рассказывала мне, сколько пострадавших оказалось в той больнице, — вздохнула Дженни.

— Правда? А знаешь, я немного помню твою… как бы это выразиться… приемную мать. Ее внесли на носилках в родильное отделение вскоре после того, как туда же отправили Эстер. Светленькая такая, в пестром платье и жакете. Когда ее доставили, я находилась в коридоре, мне прямо там перевязывали руку. — Нора подняла бокал, посмотрела коктейль на свет, потом отпила глоток. — Не знаю, как бы я перенесла весь этот кошмар, если бы не фляжка виски, которую я предусмотрительно захватила с собой перед выездом, чтобы было за чем скоротать время в бирмингемской клинике, пока у сестры не закончатся роды. Так, периодически прикладываясь к горлышку своей «спасительницы», я и курсировала между двумя этажами: на верхнем Эстер, на нижнем Джордж. Потом из родильного отделения вышла акушерка и сообщила, что у моей сестры родилась девочка, но сама она в очень тяжелом состоянии, неизвестно, выживет ли. К тому времени я уже знала, что Джордж скончался.

Скоро начало светать, а на меня нашла какая-то апатия. Наверное, это была реакция на переживания той кошмарной ночи. Вдобавок фляжка быстро опустела. Я связалась по телефону с частной клиникой в Бирмингеме и вскоре за Эстер и ребенком прислали санитарный вертолет. Ожидая его прибытия, я попросила девушку-практикантку из родильного отделения — остальные врачи и медсестры всю ночь были заняты — принести мне все необходимые справки. Она отдала бумаги, и мы с ней отправились в палату новорожденных. Там девушка вынула ребенка из кроватки с табличкой, на которой значилась фамилия «Блэквуд». Оказалось, что младенца нужно перепеленать. Пока практикантка этим занималась, я присела в углу на стул — меня уже ноги не держали — и допила последний глоток виски. А тут слышу, как девчонка эта говорит: «Какой хорошенький у вас мальчик… Крепыш!».

Признаться, я как-то не сразу уловила смысл сказанного. Лишь потом, когда мы уже в вертолете летели, задумалась: почему это практикантка нашу малышку мальчиком назвала? Кое-как вынула одной рукой — на другой младенец у меня лежал — бумаги из сумки, прочла написанное. Все сходится: фамилия, женский пол и остальное. Почему же мальчик? И тут такая усталость на меня навалилась, такое отчаяние… Джордж умер, Эстер едва жива. Как выкарабкается, придется сообщить ей о смерти мужа. А тут вдобавок с младенцем недоразумение…