Подари мне волшебство

Колтер Кара

– Это тот же самый пони. И он снова сбежал.

– Ну, кажется, сейчас он никуда не собирается бежать. Можно я осмотрю твою руку?

– Нет. И он всегда создает впечатление, что никуда не собирается бежать. Он копит энергию, чтобы сделать рывок, когда его попытаются снова поймать.

Вопреки здравому смыслу Сэм протянул Ханне руки и заметил, что она в ответ дала ему только одну. Он осторожно встал на ноги на обледенелой дороге и помог подняться Ханне.

Они стояли друг напротив друга. Сэм внимательно смотрел на Ханну и отмечал, как мало она изменилась. Если смыть ее

легкий макияж, она будет выглядеть почти так же, как в пятнадцать лет. Разве что тени, залегшие под ее глазами, выдавали печаль и усталость. Ему захотелось сжать ее руку, которую он все еще держал в своих ладонях, в знак поддержки и участия.

– Я сожалею о твоей маме, – искренне произнес он и крепко сжал ее руку. – Уже полгода прошло?

Ханна кивнула. Она смотрела на свою руку, зажатую в ладонях Сэма, и ощутила тот же электрический импульс от этого простого прикосновения, что и он. Сэм засунул руки в карманы своей длинной кожаной куртки.

– Извини, что чуть не сбил тебя. Мне показалось, что вы с пони словно материализовались из ночного воздуха. Как думаешь, с пони все в порядке?

– Боюсь, что да, – мрачно ответила она, и Сэм не смог не улыбнуться ее тону. – Я оказалась здесь именно из-за нее. Управляющий фермой только что уволился из-за ее отвратительных выходок. Хотя я надеюсь, что смогу отговорить его.

Сэм не стал говорить о том, что попытка возвращения менеджера, который бросил Ханну в затруднительном положении, – не самая удачная мысль, и разумно оставил свое мнение при себе.

– Не вовремя, да? – сочувственно сказал он. – Прямо перед Рождеством. Его бегство объясняет тот факт, что дорога не расчищена для покупателей.

– Не думаю, что елочный развал или сувенирный магазин открыты по ночам.

– Но это было бы удобно для людей, которые весь день работают, – не смог удержаться от разумного комментария Сэм.

– Еще только начало сезона, – словно в свою защиту сказала Ханна и тяжело вздохнула. – Ты не знаешь всего.

– Расскажи мне. – Сэм уверял себя, что его интерес чисто деловой и не имеет никакого отношения к самой Ханне.

– Многое изменилось за прошедшие несколько лет, когда фермой управляли наемные работники. Все постепенно приходит в упадок, прибыль значительно снизилась. – Ханна подумала, что и так рассказала много лишнего, и прикусила нижнюю губу. – А ты, Сэм? – Она выпрямилась и посмотрела ему в глаза. – Что ты делаешь здесь среди ночи в такую погоду, когда стоит остаться дома и пить какао перед камином? Или ты решил купить елку на Рождество?

– Боюсь, что какао перед камином и ночной шопинг – не совсем мой стиль, – фыркнул Сэм. – Я знаю, что ты выставила свою любимую ферму на продажу. И я здесь присутствую в качестве потенциального покупателя.

– Ты? – Ханна услышала недоверие в собственном голосе и заметила, как Сэм непроизвольно напрягся от ее тона.

Тем не менее она была в шоке. Сэм собирается купить Рождественскую елочную ферму? Эта новость отвлекла ее от боли в руке, вызванной обмотанной вокруг запястья веревкой, за которую она держала пони. И сейчас, глядя на Сэма, она увидела, что мужчина, стоящий в данную минуту перед ней, совсем не

похож на того парня, которого она когда-то знала.

На плечах расстегнутой куртки Сэма лежали пушистые снежинки. В этой местности такую одежду не носят: щегольской клетчатый шарф был небрежно наброшен на шею под воротником его длинной куртки из темной кожи.

Поддавшись внезапному порыву приехать на ферму, Ханна не позаботилась о надлежащей для этой местности одежде и теперь стояла перед этим привлекательным мужчиной в огромной отцовской парке и ботинках, годами валявшихся у задней двери дома.

Не по ее ли вине сердце еще нестарого отца не выдержало огромной нагрузки? Сердце, которое она разбила. Эта мысль не давала Ханне покоя. Ее жизнь в городе была такой насыщенной, такой занятой. Может быть, именно поэтому даже сейчас она заполняла все свое свободное время работой.

Чувство вины, от которого она так долго бежала, обволокло ее, словно облако, стоило ей открыть дверь фермы. Проще было сосредоточиться на Сэме Чисхолме, чем на вине, которая терзала ее все шесть лет, что она не переступала порога дома, в котором провела детство.

Сэм выглядел респектабельным мужчиной с хорошим вкусом, от него веяло богатством и властью. Мускулистая, подтянутая фигура угадывалась даже под очертаниями свободного покроя куртки. Волосы цвета воронова крыла были стильно подстрижены, гладко выбритое лицо привлекало своей мужественностью и правильными чертами: широко посаженные глаза, прямой нос, волевой подбородок с едва заметной ямочкой.

Но под этим поверхностным ощущением силы и власти таилось нечто совсем иное – плутоватый шарм разбойника или пирата. Казалось, маленькие чертики плясали в глубине его темных, почти черных глаз.

– Ты считаешь меня неподходящим покупателем для своей фермы? – напряженным голосом спросил он, буравя Ханну своими темными глазами.

Его голос напомнил Ханне о тигре: его рычание могло быть чувственным, а могло и излучать опасность.

– Прости, – поспешно ответила Ханна. – Я не хотела тебя оскорбить.

– А никто и не оскорбился, – спокойно сказал Сэм.

– Ты изменился. – Непринужденность ее тона была показной, на самом деле ей казалось, что она потеряла в нем что-то неуловимое. – Ты уже не тот бунтарь, каким я тебя помню, но и на фермера ты тоже не похож.

Ей казалось, что она так хорошо его знает. Может, виной тому то, что она ощутила, когда он взял ее за руку. Она сказала себе, что, скорее всего, это было просто статическое электричество.

А может, и нет…

Глава 3

Засунув руки в карманы куртки, Сэм стоял посреди дороги и глубоко вдыхал морозный воздух. Одежда Сэма больше подходила городской жизни, к которой давно уже привыкла Ханна. В таком наряде он легко мог пойти в престижный клуб, чтобы пропустить пару стаканчиков после долгого рабочего дня, в театр или на ужин в любой из нью-йоркских ресторанов.

– Бунтарь? – Он удивленно поднял темную бровь.

Ханна подумала, что он выглядит очень респектабельным.

– Ты же не будешь отрицать, что был самым настоящим бунтарем?