Подари мне жизнь
Шрифт:
Джойстик и Константин остались на балконе одни. И у Костика вдруг начал возникать некий план.
— Вы что, поссорились? — спросил Джойстик. — Я сейчас схожу за ней и приведу обратно.
— Не надо. Дай-ка лучше портвейн.
Он взял второй стакан и стал на сей раз пить медленно, по глотку. Промолвил:
— Она ждет ребенка.
— Ничего себе! — присвистнул Джойстик. — Ну а ты как?
— А я против.
— Ну и дурак! Она же тебя любит. У нас в еврейских семьях дети
— Ерунда. Женись и рожайте. Все образуется.
— Ты сам, Джойстик, дурак. Надо делать аборт.
— Я бы на это не пошел.
— Тебе и незачем. Или ты тоже забеременел?
— Иди ты к черту! Ты ее сам-то любишь?
Константин допивал портвейн, глядя на океан леса, который волновался от порывов ветра. Серебристый диск луны закрыли грязные тучи.
— Будет гроза, — сказал Костя. — Я не знаю: люблю я ее или нет? Теперь уже не знаю. Теперь мне хочется просто куда-то бежать. Сломя голову. Или прыгнуть с балкона.
— Трус ты, Константин Петрович, — произнес Джойстик. — Обыкновенный трус. И бабник. Обрюхатил девушку — и в кусты. Беги в лес — там спрячешься. А я сейчас пойду к Ольге.
— Погоди, — остановил его Костя. — Мы же с тобой друзья. Скажи мне прямо: как ты к ней относишься?
— Ну… очень хорошо.
— Это не ответ. Ты любишь ее, так ведь? Я давно подметил.
— Ну… — Джойстик сначала замялся, а затем выпалил: — Да! Люблю. Да, да, да! И давно люблю, как только увидел, как только ты привел ее к нам! Ну что, скушал?
— Не ори, — усмехнулся Костя, похлопав его по плечу. — Любишь — и люби себе на здоровье. Я не против. Более того, я даже готов помочь тебе.
— Как это?
— Молча. Просто удалюсь. Исчезну. Освобожу место. Мы с тобой заключим соглашение, конкордат. Я вам мешать не стану.
Джойстик молчал, глядя себе под ноги. Константин ждал, насмешливо посматривая на него. В комнате продолжали веселиться. Ольга сидела там, в уголке, одна, как-то сжавшись и не отрывая взгляда от балконной двери, за которой маячили две фигуры. Она будто чувствовала, что решается ее судьба.
— Это как-то все… не по-русски, — сказал наконец Джойстик.
— Но ты же еврей.
— Я хочу сказать, что это вообще не по-человечески. Ты словно продаешь ее мне.
— И заметь, даже не торгуюсь. Ну как?
Джойстик обернулся, посмотрел через балконное стекло на Ольгу, губы его стали дрожать. Она встала и начала пробираться мимо танцующих пар к выходу.
— Она уходит, — сказал Джойстик. — Мне догнать ее?
— Далеко не уйдет, — ответил Костя.
Костя прошел через «пьяную» комнату, выбрался в коридор, а затем
— Как… ты меня нашел? — спросила она.
— Сюда все плакать приходят, — ответил он.
— А меня земля внизу так притягивала, что я чуть не полетела к ней.
— Ты это из головы выброси. Еще чего выдумала!
— Что же с нами будет, Костя?
— Ничего не будет. Ничего, кроме всего хорошего.
— Звучит глупо. «Всего хорошего» — это означает «до свиданья». Ты решил расстаться со мной?
Костя не ответил. Было на душе гадко и противно. Кошки скребли. А где-то за трубой настоящие коты и кошки начали свой зазывной концерт.
— Слышишь? — спросил он. — Всюду жизнь, как на картине Ярошенко. Мы с тобой в принципе от них ничем не отличаемся.
— Мы с тобой люди, — сказала она. — И должны жить по-человечески, а не по-кошачьи. Иметь семью, детей.
— Детей? Значит, ты ждешь уже не одного ребенка, а несколько?
— И охота тебе все время шутить! Когда же ты повзрослеешь?
— Лет через пять, — наобум ответил Костя. — Вот тогда, может быть, и поженимся. Тогда можно и рожать.
— Я все поняла. Тебе незачем меня утешать или стоять рядом. Лучше всего тебе вообще уйти.
— А вот не уйду! — сказал он, подкручивая свои гусарские усы. Ночь, предгрозовое затишье, лунный свет, кошачий концерт и эта хрупкая девушка перед ним сыграли с ним злую шутку: он стал терять голову от внезапной страсти и возбуждения.
— Оля… — прошептал он. — Ты меня действительно так сильно любишь?
— Да… — ответила она чуть слышно.
— И я… я тебя тоже…
Он вновь обнял ее, еще сильнее и крепче. Начал целовать.
— Пусти! — проговорила она, слабо сопротивляясь. — Не надо… не здесь…
— Здесь и сейчас, — ответил он, влекомый безумной страстью. Его чувства передались и ей. Она сама целовала его и более не противилась. Еще мгновение — и они исступленно повалились на уже разбросанную одежду…
Прошло какое-то время. Ольга вскрикнула от охватившего ее блаженства, Константин тяжело дышал, а в ту же секунду над головами у них сверкнула яркая молния, раздался оглушительный удар грома. Гроза разразилась яростно и внезапно, словно стараясь наброситься на этот грешный город, залить его потоками воды, утопить в ней погрязших во лжи людей.