Подари себе рай (Действо 1)
Шрифт:
– На этот счет не извольте беспокоиться, представлю в лучшем виде.
И видя, что Сергей все еще колеблется, заверил:
– Моими гостями бывают главным образом друзья России. Не те, кто на каждом перекрестке кричит: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Таких в Польше моментально отправляют за решетку. Нет, те, кто носит Россию в сердце.
И вскоре Сергей и Богуславский вошли в правую комнату. Она была довольно большой, и немногочисленная легкая мебель со светлой обивкой усиливала ощущение простора, спокойствия, умиротворенности. На трех софах стиля рококо полулежали-полусидели три пары. На маленьких столиках
– Пани и панове!
– начал тот тоном щедрого хозяина, жаждущего предложить дорогим гостям редкостное блюдо, - в Варшаве проездом из Совдепии известный художник Серж Полянский. Прошу любить и жаловать.
– Поляк?
– удивленно вскинул брови Вацек Юзич, колбасный король, депутат сейма.
– Русский, - довольно резко парировал Сергей.
– Панове, - вмешался Чарнецкий.
– При чем тут национальность? Художник - гражданин мира.
Депутат хотел что-то возразить, но ему не дал этого сделать Збигнев Збышко, желчный редактор популярного еженедельника.
– Тебе, Вацек, следует всегда помнить одну вещь.
– Какую?
– заинтересовался Богуславский.
– А вот какую, Зденек. Он - жест в сторону Юзича - тезка главы ОГПУ Менжинского. И уже по одному этому должен вечно испытывать чувство вины перед всеми поляками.
При этих словах певица осушила бокал вина и положила в рот маленький кубик ананаса.
– Збигнев как всегда прав, - Крыся подошла к Сергею, положила ему руку на плечо.
– Жаловать его будете вы,панове. А мы, - она оглянулась на женщин, - мы будем его любить.
И, поднявшись на носки, она поцеловала Сергея в губы. "Красива, черт бы её побрал!
– подумал он, следуя за тянувшей его за руку к софе Вишневецкой.
– Однако, красота эта злая, хищная. Умный человек дал ей кличку "Рысь". Проницательный".
– А вы с вашими холопскими штучками вечно норовите удовольствие подпортить, - прохныкал Юзич.
– Я же никогда не напоминаю вам, что вы, Збигнев, не шляхетского происхождения.
– Я сейчас вылью на вашу плешивую голову весь этот ликер! побагровел Збышко.
– Господа, господа, - заговорил по-русски Богуславский.
– Мы хорошо знаем вашу взаимную симпатию. Лучше давайте послушаем нашего гостя. Нам же интересно услышать из первых уст о жизни людей искусства в Москве. Многие уехали, но многие и остались.
– И вернулись, - подсказала Вишневецкая.
– К примеру, Алексей Толстой.
Большой и Малый, МХАТ, другие театры пополнились способной молодежью. Конечно, Репиных, Шаляпиных, Блоков за десять-пятнадцать лет не создашь, не спеша начал Сергей.
– Но есть Маяковский, Серов, Станиславский, Горький, Мейерхольд, Прокофьев. Растут Фадеев, Асеев, Шостакович, Эйзенштейн, Булгаков. Слов нет - бывает и холодно, и голодно. Но есть главное востребованность художника обществом.
"А этот Полянский - штучка перченая. Как бы мои гаврики не прокололись на какой-нибудь ерунде. Хоть и репетировали нескольких вариантов, и народ они - что "Збышко", что "Юзич", что их "девицы" тертый, но этому русскому палец в рот не клади. Всю руку отхватит".
–
– А то этот Богуславский со своим экспромтом об известном художнике из Москвы подвел бы меня под монастырь, пусть и католический".
– Если бы Малевич создал "Три богатыря", "Грачи прилетели", "Над вечным покоем", "В чем истина?", "Апофеоз войны", "Иван Грозный убивает своего сына", "Не ждали", я имею в виду - хоть одно из этих полотен - и "Черный квадрат", я подчеркиваю - "и" - тогда был бы предмет для диспута. Мы же говорим об искусстве, а не о выкидышах искусства. Не так ли, господа?
Наступило молчание, которое прервала Крыся.
– Серж нравится мне своей решительностью, - сказала она, обнимая его за шею.
– Малевич, как и Кандинский и многие другие, решительно отвергает старое искусство. Серж и многие другие не менее решительно отвергают Малевича и то, что называется "новое искусство". Вообще Россия сегодня одержима решимостью во всем: в переделке мира, в искусстве, в политике. Не то, что усталая, дряхлая Европа!
– Будь она решительнее, большевиков бы ...
– начал было захмелевший Юзич и вдруг осекся под свирепым взглядом Чарнецкого. А тот, мгновенно приняв улыбчатый вид, заявил:
– Предлагаю тост за пана Полянского и за его плодотворное творчество. Вы, насколько я понял, пейзажист?
– Нет, - ответил с веселым прищуром Сергей.
– Я портретист.
Богуславский наполнил бокалы зубровкой, восемь рук сдвинули их в центре комнаты - дзинь!
Ах, этот звон наполненной живительною влагою посуды, будь она из самого дешевого стекла или из лучшего хрусталя; раздается ли он в бедняцкой хижине, расхожей столовой или таверне, скромной холостяцкой квартирке или роскошном особняке, фешенебельном ресторане, графском замке или королевском дворце; является ли влага простым виноградным вином или домашним самогоном, водкой, джином, виски, марочным коньяком или шампанским; пьют ли за здравие или за упокой, за новый чин или за старую дружбу, любовь и победу, горе или радость во всех их проявлениях, за ловкий обман или хитроумную махинацию, наконец - от невозможности не пить, или просто от абсолютной возможности пить все, что только заблагорассудится - человек ожидает радостного облегчения, возвышенного полета мысли или сладостного забвения, заглушения совести или притупления всяческой боли - чувств и ощущений, которые без этой влаги ему неподвластны - да здравствует во веки веков этот великий звон, господа - дзинь-дзинь-дзинь!
Улучив момент, Крыся прошептала Сергею: "Давайте сбежим! По-английски! Я знаю один истинно патрицианский ресторанчик, и не в центре, и высший класс. Неужели вам интересна эта публика?" Гримаса пренебрежения на ее прелестном личике была весьма убедительна.
– У меня и денег с собой нет, - решил он проверить, насколько императивным было ее желание.
– Фи, - она коснулась пальчиком его щеки.
– Стоит ли задумываться о подобных пустяках.
Когда Сергей уже раскрыл дверь на улицу, их догнал Чарнецкий.