Подари себе рай (Действо 2)
Шрифт:
– Домишки что надо. Я в первые дни чуть шею не свернул, все на крыши заглядывался. На верхотуру самого высокого домины залез. Вот этого, - он протянул рекламный фолдер. На его обложке "Empire state building" был сфотографирован сверху и сбоку. Аэросъемка удачно охватывала панораму высотных зданий Манхэттена.
– Теперь попривык, вроде так и надо, - добавил он.
– А вообще-то городок будь здрав, муравейник тот еще. Зато с пути сбиться никак не возможно. Товарищ Маяковский в самое яблочко попал - "С востока на запад идут авеню, С юга на север стриты". Такая вот у них здесь география с топографией получается.
И он засмеялся, явно довольный своим каламбуром.
Дежурный по общежитию проводил Ивана до отведенной
– Временно жить можно, - объявил дежурный, наблюдая, как вновь прибывший изучает свое новое пристанище.
– Хотя, как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное. Туалет, душ по коридору налево. Столовая на первом этаже. Постельное белье вам сейчас принесет кастелянша.
Оставшись один, Иван сел в широкое плетеное кресло, которое явно не гармонировало ни с массивной дубовой двуспальной кроватью, ни со столь же тяжеловесным платяным шкафом, ни с двумя многопудовыми, обтянутыми коричневой кожей собратьями и задумался.
"Чужой город. Чужие люди. Чужая страна. Признавшая Советский Союз последней. Участвовавшая в интервенции. Что же, Горький прав, назвавший Нью-Йорк Городом желтого дьявола? Неужели именно это здесь главенствующее, всеопределяющее и всеразвращающее? Но ведь со всего света сюда рвутся, едут на последние гроши люди. И на "Queen Elisabeth" в самых дешевых нищенских классах их были сотни, спящих и видящих, что они ухватили за хвост свою "американскую мечту". Именно радужную возможность этого проповедуют и в американских школах, которые посещают дети иммигрантов - ведь из них состоит девяносто девять процентов населения этой страны. Каков верховный постулат системы образования (включающего, естественно, всесторонее воспитание)? Оно же призвано служить реализации той Идеи, на которой зиждется общество, формация, цивилизация. И он, Иван, должен извлечь из этой системы все лучшее, и не просто лучшее, а то, что можно применить в советской системе. Значит, следует вычленить то, что годится, что приемлемо в обеих системах. Но это же нечто надклассовое или внеклассовое и, следовательно, антимарксистское, антиленинское. Стоп, Иван, такое даже мыслить опасно. Нет, так он подведет и себя, и Надежду Константиновну, а главное - дело. Нет, он будет рекомендовать (если будет!) перенять что-либо у них лишь с тем, чтобы это было применено лишь в измененном виде. Верный ключ - классовая позиция. Есть наука и лженаука. Тут малейший промах - и голова с плеч.
Дождь усилился. Цветные пятна за стеклом расплывались, теряли контуры, сливались друг с другом, распадались на причудливые звездочки. Рваные струйки воды сбегали по прозрачной стене. "Как неуютно здесь должно быть было в далеком 1626 году, когда и название этого места было Новый Амстердам и владели им еще не англо-саксы". Он поежился, представив себя одним из тех голландцев, которые прибыли в Новый Свет в погоне за удачей и славой. Бури, холода, болезни, враждебные племена... Иван включил радиоприемник. Первая радиостанция, которую он поймал, передавала урок английского языка для эмигрантов:
– Наш американский флаг...
– Наша американская конституция...
– Наше американское правительство...
"И просвещение и воспитание - в один прием, - думал он.
– Рационально и тактично. Никакого нажима. Хочешь стать гражданином - выучи конституцию. Научись любить все атрибуты государства, своей новой, лучшей в мире родины. Советский Союз, конечно, не страна эмигрантов. Но неужели у нас не хватает мозгов, чтобы вот так же рационально и тактично учить любви к нашему флагу, нашей конституции, нашей родине. У нас дальше набивших духовную оскомину портретов и лозунгов на демонстрациях дело не идет. Простая констатация, что
Итак, всё, что усваивается, обретается добровольно, добровольно и защищается до последнего вздоха. Это тебе, Иван, первый урок заокеанской педагогики".
Почувствовав усталость и понимая, что его вот-вот свалит сон, он кое-как застелил кровать и, едва коснувшись головой подушки, провалился в сладкое небытиё. Разбудил его стук в дверь.
– Ага, - отозвался он, спросонья озираясь вокруг и не вполне понимая где он. На пороге возник молодой парень.
– Здравствуйте, - сказал он, четко выговаривая каждую букву.
– Я новый дежурный. Вы не пришли на завтрак. И пппосле того времени прошло будь здоров.
– Вот это да!
– с оттенком виноватости в голосе произнес Иван. Который же теперь час?
– А пппол пппервого!
– улыбнулся парень, и Иван понял, что тот заикается.
– Не беда, сегодня выходной. Пппросто я боялся, не случилось ли чего. И обед можете пппропппустить.
– Спасибо, все в порядке, - сказал Иван, поднимаясь.
– Проспал с дороги. Ополоснусь - и мигом в столовку.
Обед был сытным, мощным, истинно славянским: винегрет, борщ, пельмени ("С вас ровно квортер", - улыбнулась миленькая кассирша).
Иван вышел прогуляться. Дождь кончился. От мостовой кое-где поднимался пар. Машин было заметно меньше, чем накануне. Миновав площадь Колумба и повернув налево, он дошел до Пятой авеню. Зайдя в отделение какого-то банка, нашел телефон-автомат и набрал номер гостиницы "Манхэттен".
– Я хотел бы поговорить с мисс Сильвией Флорез, пожалуйста.
– Обождите, пожалуйста, сэр, - сладкий голос телефонистки звучал обнадеживающе. Полминуты длилось молчание. Наконец, она сказала: - Я сожалею, сэр, но мисс Сильвия Флорез сегодня утром выехала из нашей гостиницы.
Он молчал, стараясь уловить, правильно ли он понял ее ответ, и телефонистка добавила: - Мисс Флорез не оставила никаких посланий, сэр.
Иван повесил трубку и долго смотрел на телефонный диск. "Молодая, красивая девушка, к тому же француженка, - думал он.
– Что ей до женатого, а главное - большевистского - комиссара (конечно, комиссара, ведь мы для них все комиссары). А она? Какая же она была бы француженка, если бы сама отказалась от хмельной постели с нестарым, привлекательным (а что, я еще парень хоть куда!) иностранцем? Зачем? Ну хотя бы для коллекции!" Сам того не сознавая, он тоже мыслил замшелыми стереотипами.
Правда, они договаривались сегодня сходить в музей "Метрополитен". "А вечером я приглашаю вас во французский ресторан", - Сильвия на прощание отвесила ему изящный поклон. "Что ж, значит, не судьба. Храм искусства, французские деликатесы - уже хорошо и то, что мы о них хотя бы поговорили. Не горюй, Иван, где наша не пропадала. У тебя впереди любимая, захватывающая работа. Вот о ней, а не об амурах, и думай".
ПЕЙ, ТАНЦУЙ, ДУША
На дачу Сталина на ужин Никита был приглашен впервые. Пока автомобиль, могучий бронированный "линкольн", начальственно мчался по Москве, его городу, и далее по необычно ухоженному, без единой выбоинки шоссе, приводя простолюдинов в восторженно-завистливый трепет, он продумывал каждый шаг и каждое слово предстоявшего - столь желанного и ответственного - визита. Тем более, что опаздывал он уже на целых сорок три минуты.