Подари себе рай
Шрифт:
— Если вы заглянете в популярный энциклопедический словарь, — Сталин махнул рукой на дальние шкафы, в которых за стеклами поблескивали золотом аккуратные ряды корешков внушительных томов, — то выяснится хронология, достойная всяческого уважения.
Он прошелся, словно вспоминая что-то. И, глядя на Хрущева через весь огромный стол, спросил:
— Сколько лет кремлевским церквам, о которых вы упомянули?
— Думаю — много, — растерянно промямлил Хрущев.
— Много, — пряча улыбку в усы, повторил за ним Сталин. — Много — это сколько? Сто
И, не дождавшись ответа, продолжал:
— Американские товарищи рассказывали мне, что у них, если какому-нибудь дому в Нью-Йорке, Вашингтоне или Чикаго сто лет, он уже чуть ли не подлежит охране как памятник седой старины. А у нас? Успенский собор построен в 1479 году, Благовещенский — десять лет спустя, в 1489 году. Архангельский — в 1508. В том же году возведена и колокольня Ивана Великого.
«Я бы никогда не стал загружать свою память подобными датами». — Хрущев насупился, угрюмо вздохнул. Негромко сказал:
— Получается полтыщи лет поповского счастья в божьих хоромах, построенных и расписанных нищим, голодным мужиком.
«Его прямолинейный фанатизм и умиляет, и отталкивает. Из таких вот Емельян Ярославский сколачивает свою гвардию воинствующих безбожников. И при этом было бы ошибкой не видеть, что наш малограмотный полукацап-полухохол обладает редким качеством — может зажечь массу, толпу, народ полюбившейся ему идеей. Толковый и нужный вожак. Нужный, если крепко держать его в узде».
— Существует и другая точка зрения. — Сталин достал из стола крупноформатный многокрасочный альбом, пролистал его, протянул Хрущеву: — Репродукции лучших церковных росписей Европы. Микеланджело Буонарроти. Ему принадлежит роспись свода Сикстинской капеллы в Ватикане; кстати, сделана в те годы, когда строился наш Иван Великий. Или вот его же фреска «Страшный суд» на алтарной стене той же капеллы. Франсиско Гойя и его росписи в капелле церкви Сан-Антонио де ла Флорида в Мадриде. Санти Рафаэль и его «Сикстинская мадонна», росписи станц Ватикана и многое другое. Кстати, он проектировал собор Святого Петра. Леонардо да Винчи и его роспись «Тайная вечеря» в трапезной монастыря Санта Мария делле Грацие в Милане… Скажите, где, как не в церкви, мог в те далекие времена проявиться, раскрыться, явить себя миру гений народа? На Руси это были Дионисий, Андрей Рублев, который, кстати, расписывал вместе со своими учениками кремлевский Благовещенский собор, многие другие.
— Разве гений народа не проявлялся в восстаниях Болотникова, Разина, Пугачева, в битвах с иноземными захватчиками? — Хрущев задал этот вопрос запальчиво, громко. И тут же испугался и той громкости, и духа противоречия сталинскому рассуждению.
— Проявлялся, несомненно проявлялся, — задумчиво сказал Сталин. — Только в первом случае речь идет о духовности, интеллектуальной природе человека, а во втором — о духе, его моральной мощи. Разные эстетико- и общественно-философские категории получаются.
Сталин подошел к развернутым ватманам и долго разглядывал их. Дважды потухла трубка, и дважды
— Я не архитектор, но, на мой непросвещенный взгляд, все три, нет — четыре плана весьма оригинальны, самобытны и — учитывая, что недавно я довольно подробно знакомился с идеями великолепного Шарля Корбузье, — современны. Эти планы достойны того, чтобы их воплотить в жизнь. Рад отметить: братья Веснины — талантливые зодчие. Однако в генеральном плане реконструкции Москвы этих дворцов нет.
— Мы советовались со Щусевым и Жолтовским, — поспешил объяснить Никита. — Идея родилась совсем недавно.
— Ваша идея?
— Моя, товарищ Сталин, — радостно доложил Хрущев. Упрямо, убежденно добавил: — Надо очищать столицу от религиозной нечисти.
— Но зачем же для этого рушить исторические шедевры? Не хватает земли? Да нет, хватает. Сделали одну глупость, снесли храм Христа Спасителя. Лазарь переусердствовал; я был в отпуске, он волевым порядком расправился с памятным зданием. Отменить решение о сносе Василия Блаженного в последний момент удалось. Теперь вы за Кремль предлагаете взяться.
В наступившей тишине было слышно лишь, как тикают старинные напольные часы.
— Максимализм, — наконец заговорил он, когда Никите пауза уже стала казаться фатальным приговором, — хорош, когда он проявляется в работе. Или в любви. К женщине. — Он улыбнулся, но тут же посерьезнел. — В политике он почти всегда вреден, опасен, зачастую губителен. Наша партия — партия атеистов. Но мы никогда, ни на минуту не должны забывать, что даже по нашей государственной (а потому далеко не точной, не полной) статистике более половины населения страны верят в Бога.
Сталин подошел к письменному столу, взял небольшую, изящно изданную книгу в малиновом сафьяновом переплете, раскрыл ее на кожаной закладке.
— Во Франции второй половины восемнадцатого века, — вновь заговорил он, — жил и творил известный моралист Себастьен-Рок-Никола Шамфор. Его «Максимы и мысли» занимают не последнее место среди творений таких писателей, мыслителей и философов, как Паскаль, Ларошфуко и Лабрюйер. — Он кивнул на стол, где лежали десятка два книг. — Вот что Шамфор говорит в другой своей работе — «Характеры и анекдоты»: «Некто осмелился сказать: «Хочу дожить до того дня, когда последнего короля удавят кишками последнего попа». Заметьте глагол: «Осмелился!» Вы подписались бы под этими словами?
— Обеими руками и подписался бы, и проголосовал! — Никита восторженно смотрел на книгу, из которой Сталин прочитал сентенцию, так пришедшуюся ему по душе. — Заменить короля на царя — и нам бы как раз сгодился такой революционный рецепт. Неужели эти слова написаны в восемнадцатом веке?
— Да, книга издана в 1795 году, сразу после Великой французской революции.
— Шамфор, — сворачивая листы ватмана, произнес несколько раз Никита, стараясь запомнить фамилию французского моралиста. — Обязательно прочитаю.