Подарок ко дню рождения
Шрифт:
– Мне не нравилось, что ты будешь жить в моем доме. Джейн, я не мог представить себе, что здесь живет другая женщина, – он посмотрел на меня, не грубо и не особенно критично, но так, словно я была последним средством, лучшим вариантом из худших, как сказала бы мама. – Но это была хорошая идея. Я честно скажу, не знаю, что бы я без тебя делал.
– Спасибо, – ответила я.
– Если бы ты была больше похожа на Хиби, было бы трудно, но более разных женщин трудно себе представить.
И эти слова он произнес после того, как только что рассказывал, как она была красива, умна, остроумна и как с ней было хорошо. Потом Джерри добавил:
– Я знаю, что не должен быть эгоистом, но ты ведь не бросишь меня и не выйдешь замуж за Каллума, правда?
– Может быть, когда-нибудь, – сказала я, – но это произойдет еще не скоро.
Хиби была вовсе не такой хорошей матерью, как считал Джерри. Теперь я
Сейчас он так не считает, до этого еще далеко, но так будет. Если я проявлю настойчивость, это обязательно произойдет. Мальчик все еще спрашивает о ней, особенно когда устает, но уже не говорит «Джастин хочет мамочку», а «я хочу мою мамочку» или просто, жалобно, «где моя мамочка?». Он уже не младенец, становится маленьким мальчиком. Я обнимаю его, когда он зовет Хиби, но тогда он становится раздражительным и отталкивает меня. Моя подруга была совершенно бесчувственным человеком, совсем не понимала чувства других людей, и я надеюсь, что Джастин не унаследовал от нее эту черту, но очень возможно, что я могу ошибаться в этом вопросе. Существует ли ген эгоизма? Возможно. Или Джерри был прав, когда сказал, что он эгоист и не хочет, чтобы я бросила его и вышла замуж?
Тем не менее дела идут довольно хорошо, а я это нечасто говорю.
Глава 14
Чтобы понять Айвора, сначала нужно увидеть в нем квинтэссенцию английского джентльмена. Это звучит как парадокс, если знаешь, как он вел себя в случае аварии и после нее, но такое поведение действительно вполне согласовывалось с его характером. Английский джентльмен храбр до безрассудства, учтив с женщинами своего класса, хороший солдат, самонадеян, горд, щедр и отважен. У него старомодное понятие о чести. Каким бы необычным это ни показалось многим людям, у него по-прежнему тот образ мыслей, который описывался в приключенческой литературе в начале XX века. Кэррутерса (или Фробишера, или Кэрью) утром должны забаллотировать, поэтому накануне вечером его лучший друг посылает его в библиотеку, где тот найдет пистолет в третьем выдвижном ящике письменного стола. «Ты знаешь, что делать», – говорит друг, и Кэррутерс знает. Он предпочитает смерть бесчестию и не колеблется ни секунды.
Но у него есть слабость. Он очень боится насмешек. В то субботнее утро, когда Айвор впервые прочел об аварии, он не рассказал полицейским о своей роли в этой трагедии, потому что боялся свирепости прессы. Никто не обвинил бы его в этом несчастном случае. Ему бы не предъявили никаких исков. Он рисковал тем, что его явный адюльтер пуритане могли бы посчитать постыдным, но английские джентльмены не обращают внимания на пуритан и все время совершают прелюбодеяния. В конце концов, пуритане – круглоголовые, и они – роялисты. Не закона, а таблоидов боялся мой шурин. Он боялся разрушительной силы той информации, которую журналисты вытянут из всей этой истории, садо-мазохистского привкуса деталей – наручники, кляп, похитители в капюшонах и тонированные окна автомобиля. Все это, разумеется, противопоставят фальшивому сочувствию к семье Линчей, «любимым» Ллойда Фримана и больше всего мужу-рогоносцу Хиби Фернал. Это произведет разрушительный эффект и будет продолжаться долго. Всякий раз, когда он будет выступать с речью в Палате общин, все снова и снова будут обсуждать этот скандал.
Похоже, дело уже было в другом. После появления Келли Мейсон, найденного пистолета и допроса Шона Линча Айвор потерял все возможности для того, чтобы пойти в полицию. Время было упущено, было слишком поздно что-то предпринимать, ему оставалось только тихо сидеть, ждать и надеяться.
И поэтому Айвор много месяцев страдал от жгучей тревоги. Но удача вернулась к нему весной; похоже, это совпало с тем временем, когда он познакомился
Взрыв на Даунинг-стрит в начале февраля, наверное, вызвал у него смесь ярости и тревоги. Это было самой дерзкой операцией ИРА в Соединенном Королевстве после бомбы в Брайтоне. В зале, где в то время заседал кабинет министров, вылетели все стекла. Айвор был шокирован и зол, но я подозреваю, что эти чувства были второстепенны по сравнению с тем, какая буря охватывала его, когда речь заходила о чем-то связанном с ИРА, ведь тогда он неизбежно вспоминал о Шоне Линче.
А у нас с Айрис были другие заботы. 20 февраля у нас родился сын после полной страха поездки в госпиталь Святой Марии. В нескольких сотнях ярдов от этой больницы, на вокзале Паддингтон, за два дня до этого взорвалась бомба. Ложные предупреждения о заложенной взрывчатке приводили к тому, что вокзал закрывали, улицы перекрывали, и образовывались огромные пробки. Из-за этого мы едва успели вовремя, и Айрис боялась, что придется рожать в машине, но все закончилось благополучно, и ребенка приняли руки акушерки, а не мои. Это был крупный мальчик, четыре кило (или восемь с половиной фунтов, как выражаемся мы, старомодные английские папочки), и уже через час мы назвали его Адамом Джеймсом.
Айвор приехал посмотреть на новорожденного, но ненадолго – он был слишком занят в самом загруженном на тот момент министерстве. А после этого, уже дома, начались наши неприятности. Надин, которая до рождения брата была самым милым ребенком, самым любящим и не по годам развитым, в лучшем смысле слова, начала снова ползать и отказывалась от еды. Было очень страшно слышать ее новый плач, не тот оглушительный рев, какой положено издавать полуторагодовалому ребенку, а тихое мяуканье младенца. Нам не нужен был детский психолог, чтобы понять, что она ревнует к младшему брату. То была достойная жалости попытка вернуть наше внимание, подражая его поведению, которое, по предположению нашей старшей дочери, нравилось нам больше, чем ее более взрослые повадки.
– Может, нам не следовало заводить второго ребенка, – сказала Айрис, измученная двумя вопящими, требовательными малышами.
– Теперь уже слишком поздно, – ответил я, стараясь казаться спокойным. – Все будет в порядке. Это пройдет, потому что иначе у всех было бы только по одному ребенку.
И это прошло, но понадобилось несколько месяцев, пока Надин приняла младшего брата, и еще пара месяцев, прежде чем она полюбила его и стала яростно защищать. Все это время, хоть я и ходил на работу, мы сидели дома, боясь оставить детей с няней и даже с моей матерью. И мы ясно дали понять, что не хотим никаких гостей. Все наше внимание требовалось Надин и Адаму. Поэтому мы только иногда говорили по телефону с Айвором и, разумеется, узнавали о его жизни из газет. На протяжении всего года мы редко виделись. Он сказал нам, что почти нигде не бывает. Его вечера, как и дни, были заняты войной в Персидском заливе и продолжающимися вылазками ИРА. Он старался поддерживать дружбу с Эрикой Кэкстон, а остатки свободного времени проводил с Джульеттой Киз.
В следующем году Айвор узнал, что ему придется вступить в предвыборную борьбу. Как вам известно, в Соединенном Королевстве существует система, которую другие страны находят странной: мы объявляем о дате всеобщих выборов только за двадцать один день до их проведения. Все знают, что будут выборы и когда, но дату публикуют всего за три недели до их начала. В том, 1992 году лейбористская партия надеялась нанести поражение правительству, и действующая администрация опасалась жестокого поражения. Но они ошиблись, и в апреле консерваторы Джона Мейджора вернулись во власть с довольно шатким преимуществом в двадцать один голос. Айвор снова был избран от Морнингфорда, со слегка меньшим перевесом голосов. Он усердно работал, чтобы снова стать депутатом, перед ним стояла почти неподъемная задача победить очень сильного кандидата от лейбористов в его собственном избирательном округе и одновременно выполнять свои министерские обязанности в Вестминстере. В центральных округах Аарону Хантеру, участвующему в выборах в качестве независимого кандидата под лозунгом борьбы с аморальностью, не удалось победить соперника-консерватора.