Подарок
Шрифт:
Но Константин уже не нарушал порядка. Сейчас он шел и просто улыбался.
«Эх» — думал он — «лучше бы наш профессор изобрел способ исчезнуть куда-нибудь далеко-далеко…»
Надо сказать, что Профессор Светлов, который вместе со всей семьей внимательно следил за ходом судебного процесса, до конца не был уверен в том, что его роль в суде ограничится исключительно ролью свидетеля. Дело даже не в том, что они все помогали Константину в его хитрых замыслах, и тем или иным образом были причастны к следствию. Просто теперь, когда общественности становилось ясно, что ни Кот, ни, тем более, профессор Светлов не преследовали
Что ж, решил он, если никто пока ничего не знает, значит нужно сделать так, чтобы общественности стало известно больше. Он просто обязан показать суду нечто особенное. Но что именно?
Николай Михайлович нервно заходил по кабинету, обдумывая свой следующий шаг, когда в комнату заглянула его дочь. Она приоткрыла дверь из комнаты и внимательно следила за тем, как ее отец меряет шагами пространство пола комнаты.
— А, Алиса, вот ты то мне и будешь нужна! — отец заметил «шпионку» — Одевайся теплее, ты поедешь со мной.
— Что ты задумал, папа?
— Мы едем в университет. И мне нужен будет ассистент.
Здесь надо сказать, что по возвращении домой, нашему дорогому профессору разрешили пользоваться лабораторией, которую он когда-то занимал на кафедре своего университета. Об этом он сразу же попросил, когда вернулся из вынужденного отпуска. Хотя он и был под наблюдением у правосудия, бежать ученый никуда не собирался. Позвонив по нужному адресу, он предупредил чтобы сообщить, куда конкретно он едет.
Николай Михайлович и Алиса распрощались с мамой, сказав, что вернутся не очень скоро, однако попросили ту не беспокоится. Покидая квартиру, профессор обнял жену, и с вдохновенным видом вышел за дверь.
На улице была ранняя весна. И пускай еще кое-где лежало много снегу, а на карнизах висели сосульки, но щеглы и синицы уже завели свои радостные песни, а солнце все чаще и чаще выглядывало из-за облаков, пытаясь прогреть еще достаточно холодный воздух.
На автобусе Николай Михайлович с дочерью доехали до родного университета. Сегодня был обычный учебный день, и в здании вуза находилось полным полно народу.
Профессор вовсе не желал стать объектом лишних расспросов. Зайдя с заднего входа, которым мало кто пользовался, двое людей поднялись в лабораторию, столы в которой уже местами были заняты совершенно другим оборудованием. Попросив никого из преподавателей и лаборантов их не беспокоить, Николай Михайлович закрыл дверь изнутри и радостно потер руки.
— Сколько продлится перерыв в суде? — спросил отец Алису — Ты не помнишь, что сообщали в новостях?.
— Там говорили, что потребуется несколько дней — пожала плечами девушка — Может три, может пять. Но, папа, скажи лучше, что ты задумал?
Профессор хитро улыбнулся и подмигнул дочери.
— Сейчас узнаешь. Помоги-ка мне навести тут порядок.
Пока Алиса с отцом перетаскивали с места на место различные приборы и вынимали из шкафов различные компоненты для совершения предстоящих дел, Николай Михайлович поведал девушке о своих грандиозных планах.
— А ты уверен, что у тебя получится? — округлила глаза Алиса, когда поняла, что задумал ее отец.
— Несомненно! Ведь ты прекрасно знаешь, что весь ученый мир
Профессор снова подмигнул дочери.
— Ну, пусть и не совсем с закрытыми — поправил он свои же слова — но я ведь не зря взял тебя с собой, верно?
Он был прав, и Алиса молча кивнула.
— Давай-ка приступим, — заторопил Николай Михайлович свою дочь — а то у нас не так уж много времени.
Для начала профессор расчистил стол, и они вдвоем соорудил там некую конструкцию, которую Алиса вначале посчитала каким-то жестким ранцем. Внутрь ранца они поместили первый прибор, на создание которого у них ушел весь остаток дня.
Молодые глаза девушки видели намного точнее, чем позволяло профессору его ослабленное зрение. Однако с контурами и пайкой контактов даже ей пришлось повозиться. Несколько раз Алиса обжигала пальцы, и громко ойкала. Николай Михайлович тут же порывался, было, отобрать у нее паяльник, однако дочь не торопилась отдавать отцу неудобный инструмент. Сопя и негромко чертыхаясь, она самостоятельно припаяла все провода.
Когда первая попытка запустить устройство закончилась неудачей, профессор не сдался. Он лично проверил фокусировку линз и правильность подключения контактов. Оказалось, что подвел один из газов. В лаборатории давно не было новых поставок оборудования. Часто работники пользовались просроченными или не вполне исправными компонентами, поэтому удивляться тут ничему не приходилось.
Быстро отыскав другой, более свежий контейнер, профессор заменил нужный компонент. Алиса включила тумблер, и… Ура! Первое устройство заработало!
Правда, во время сборки этого первого устройства, не обошлось без конфузов. Ученый совсем забыл про светофильтры, и когда они включили прибор, то оба человека мгновенно очутились в пространстве яркого света. Хорошо, что все предметы вокруг были достаточно тяжелыми, и не успели высоко подлететь. Алиса вовремя выключила кнопку, и лишь несколько склянок разбилось, а предметы покрупнее с грохотом стукнулись об пол и столы, на которых они до этого лежали.
— Папа, ты цел? — спросила дочь отца.
— Да, все в порядке — ответил тот — Ты знаешь, Алиса, мне сейчас вдруг показалось, что я оказался не совсем прав по отношению к тому свету, который мы с тобой могли только что наблюдать. Я всегда намеренно отгораживался от него, будучи убежденным, что тот способен навредить моему, и без того слабому, зрению, но на самом деле, заметь, он вовсе не слепит. Ты согласна?
Алиса и в самом деле не почувствовала напряжение на глаза, когда в первый раз включила тумблер. Обычно, сильный световой источник способен запросто сжечь роговицу или сетчатку глаза, как случается, например во время наблюдения дуги электросварки без применения защитного стекла. Однако в данном случае похожего воздействия не наблюдалось, и Алиса не без удивления в голосе подтвердила этот феномен. Все сейчас произошло так неожиданно, что она даже не успела прикрыть веки. Отец был прав. Свет и в самом деле не слепил. Его поток был мягким и вызывал чувство какого-то спокойствия и радости. А еще он был почти осязаем.