Подайте мне Джоконду
Шрифт:
В агенты я попал, потому что у меня были определенные способности, и бесполезно об этом жалеть. Когда играешь в белот, первое правило – не завидовать картам противника, а довольствоваться своими. Вы так не думаете? Банда недоумков.
Итак, заря с бархатными пальцами во всей красе. Время, когда молодые девчонки вздыхают во сне об «этом», но могут лишь вздыхать, потому что слишком ленивы, чтобы вылезти из постели.
Замечаю парня на обочине. Судя по вытянутой физиономии и лопате на плече, красота восхода ему до лампочки. Может, он укажет мне гостиницу, где я смогу всхрапнуть? Останавливаюсь и
Из указанного дома лениво плывет в рассветное небо струя дыма. Хороший знак. Ставни еще не открыты, но под дверью видна полоска света. Стучу. Открывает тип средних лет с красным бандажем поверх фланелевой рубашки. Объясняю ему, что просидел за рулем всю ночь и чертовски устал. Затем высказываю соображение, что стакан сока и кусок чего-нибудь съедобного еще способны вернуть меня к жизни.
– Войдите, – говорит он.
Глава 5
У кофе вкус долго и обстоятельно ношенных носков. Но я вспоминаю обо всех героях, погибших, чтобы обеспечить нам лучшую жизнь, и это помогает мне его проглотить. К тому же он горячий. Тем не менее, свершив сей подвиг, я чувствую себя разбитым, как велогонщик, по ошибке проскочивший «Тур де Франс» за один день. Ноги у меня подгибаются, а в венах, похоже, течет овсяный отвар.
– Как добраться до моей комнаты? – с трудом вопрошаю я у хозяина.
Он приглашает следовать за ним. Начинаем восхождение по деревянной лестнице с шатающимися ступеньками.
– Осторожнее, – предупреждает мой Вергилий. Предупреждение представляется мне отнюдь не лишним. Не сомневаюсь, что последний парень, пытавшийся подняться по этой лестнице в пьяном виде, уже успокоился на тихом местном кладбище и не сможет поделиться ощущениями. Чтобы спокойно взбираться по данному сооружению, надо лет десять поработать у Барнума[Барнум – владелец извстного американского цирка. Здесь и далее примечания переводчика].
Наконец мы достигаем второго этажа и хозяин толкает нужную дверь. Она натужно стонет, умоляя угостить хоть капелькой машинного масла. Келья, предстающая моим глазам, как нельзя лучше подошла бы монаху, одержимому идеей умерщвления плоти. Все в ней грязно, гнило и вдобавок завешано фестонами паутины.
– Вот, – говорит мой проводник, немного стесняясь. – Не шикарно, но мы в деревне.
– Не хуже, чем у негров, – подтверждаю я. Поскольку хозяин наверняка не знает, как там у негров, он соглашается.
– Отлить не хотите? – неожиданно интересуется он. Столь доверительный вопрос меня слегка удивляет, но подобная предусмотрительность заслуживает уважения.
– Не сейчас, – как можно вежливее ответствую я, – но если это случится еще до Рождества, я не буду удивлен.
Выясняется, что для этого надо спуститься вниз и завернуть за дом.
– О'кей, – соглашаюсь я, – постараюсь найти.
– Нет, – оказывается, он еще не окончил, – за домом вы увидите сад. Пройдете вглубь. Во-он, видите – вскопанная земля? Это там.
Я отчаянно борюсь с желанием выбросить его в то самое окно, куда он тычет пальцем, но в этот
Просыпаюсь со странным чувством, будто в голове забрезжила какая-то идея, но не могу понять, какая именно. Это мешает. Подхожу к окну. Погода терпимая. Потягиваюсь и добросовестно наполняю легкие деревенским воздухом. Природа зеленеет. В любом случае курс хлорофилла мне не повредит.
Под окном вижу бензоколонку. Потом шоссе, по которому с грохотом катятся грузовики. Напротив гостиницы от шоссе отходит проселок и карабкается к деревушке, пристроившейся на вершине холма. Я продолжаю принюхиваться к чистому воздуху, но в черепушке мысли рванули, как машины на зеленый свет. Красотка на синем велосипеде наверняка обреталась где-нибудь поблизости. Женщина, способная дать такую сумму бродяге типа Дэдэ, чтобы заткнуть ему пасть, должна обладать средством передвижения надежнее драндулета на двух колесах. Следовательно – машиной. Если так – должна же она где-то заправляться, верно? Ну а коли она живет в здешней округе, то почему бы ей не заправляться у моего хозяина?
Я спускаюсь. Объект моего интереса занят: жарит в масле лук. На столе лежит кусок вырезки, толстый, как левый окорок Мохаммеда Али. Мой желудок деликатно тянет меня за рукав и сообщает, что хороший кусок мяса с луком всегда был его идеалом. Я делюсь этим известием с хозяином. Он молча водружает на стол еще один прибор. Через четверть часа я без труда нахожу общий язык с роскошной отбивной.
Мой патрон не болтлив, но и не угрюм. Дожидаюсь, когда он, на секунду оторвавшись от завтрака, поднимает на меня глаза, и мило интересуюсь, доволен ли он своим бистро.
– Да вроде ничего, – не без удовольствия бурчит он. Добавляю, что, по моим соображениям, и место здесь неплохое. Оказывается, он, поскольку здесь родился, находит его превосходным.
– Такое бойкое шоссе должно приносить неплохие денежки, – замечаю я.
– Это уж точно, – подтверждает он. – Тут не только проезжие, сюда люди и в отпуск приезжают. Немного, но все-таки...
Пожалуй, пора. Сами можете судить, сколько я уже принял мер предосторожности, чтобы не испугать парня.
– Действительно, – начинаю я, – я тут, когда в прошлый раз проезжал, даже одну знакомую видел. На велосипеде ехала. А я с приятелем был, да еще торопился, – ну и не стал останавливаться. Теперь жалею. Шикарная девчонка, я бы не прочь снова ее отыскать, вспомнить прошедшие денечки.
– У меня так с Анжелой получилось, – ухмыляется мой собеседник. – Горячая деваха была, что твой уголь, всегда не прочь на спинку опрокинуться...
Влип! Битых минут пятнадцать после этого я вынужден был внимать его воспоминаниям о родинках на теле Анжелы и о том, как она орала, когда он делал ей «китайскую тележку» и «рекомендательное письмо». Впрочем, без особого отвращения: для людей моей профессии такие любители поговорить о себе – сущая находка.
Дождавшись, когда он окончательно погрузится в прошлое, возвращаюсь к своему вопросу.