Подчинение миллиардеру

Ле Карр Джорджия

Время пришло, и я двигаюсь за директором в туалет для персонала.

Внутри мы оказываемся одни, и у меня начинается внутренняя дрожь по всему телу от странного восторга. Он стоит спиной ко мне, но вдруг разворачивается и внимательно смотрит мне в глаза, и я замечаю в его глазах страх. Не настоящий страх. Я немного пугаю его своим присутствием. Сейчас он даже не подозревает, что его жизнь зависит от меня. Я делаю несколько шагов в направлении его, вытаскивая самодельный нож из кармана, а потом бросаюсь на него, застигнув врасплох.

У него нет возможности защититься, поскольку со всей силы,

на которую способен, я всаживаю нож ему в шею. Отступаю и смотрю, как он с отчаяньем хватается за горло. У него глаза чуть ли не вываливаются из орбит, пока он пытается сжать горло, но кровь уже хлещет сквозь пальцы. Он опускается на колени и пытается закричать, но издает какие-то странные булькающие звуки.

Я делаю шаг вперед и вытаскиваю нож из его шеи. Я толкаю его заторможенное тело, чтобы он упал на пол. Присаживаюсь на колени и распарываю его брюки. Я беру в руку его маленький бледный член и отрезаю его своим ножом. Кровь начинает хлестать, словно я запустил фонтан. Я не ожидал такого. Одежда, волосы, лицо, все на мне покрывается его кровью.

Я засовываю его член в его открытый, пытающийся произнести хоть звук, рот.

— Вот, отсоси свой член, — говорю я, совершенно без эмоций наблюдая за ним. Я закончил свою работу, которую начал два года назад.

Говорят, ты становишься тем, с кем сражаешься. Если долго смотреть в лицо своего врага, то становишься им. И в этот момент я становлюсь им. Убийцей. Я вижу, как его жизнь уходит из глаз, и от этого будто становлюсь сильнее.

В туалете для персонала всегда есть горячая вода, поэтому я быстро умываюсь, мою руки и переодеваюсь в одежду, которую принес в своей сумке. Затем, даже не оглянувшись на человека, лежащего в луже собственной крови, я выхожу в коридор.

Я спокойно, совершенно невозмутимо сижу на уроке, когда весь ад вырывается на свободу. Охранники, учителя, уборщицы, землекопы — все начинают метаться, как безголовые цыплята.

Кто-то наконец выключает сигнализацию.

Когда включается сигнализация, все дети должны отправится в актовый зал. Поэтому все встают и быстро двигаются в ту сторону. Я же быстро иду в противоположном направлении. Я надеваю специальные перчатки, которые сам сделал из кусков металла, как только начинаю карабкаться по стене. Разбитое стекло распарывает одежду и кожу, но я знаю, что смогу совершить побег, как только мои перчатки хватаются за колючую проволоку сверху, потом я осторожно спускаюсь вниз с противоположной стороны.

Я с такой скоростью несусь от стен этой тюрьмы, насколько вообще способны мои ноги нестись с скоростью, и только останавливаюсь, когда забор детского дома едва виден издалека. На улице холодно, но я не чувствую холода. Я внутри весь онемел. Я никогда не чувствовал себя так. Я пребываю в полной ярости на этот жестокий мир. Мир, который забрал у меня настолько невинного брата. Пусть к черту катятся все! Будь проклят этот мир. Я выживу. Я стану сильным, обладающим властью и богатым. Но я по-прежнему ничего не чувствую внутри. Я больше никогда ничего не почувствую, полностью лишившись чувств, больше никогда.

Я сделал все сам. Я протягиваю руку, и подношу словно холодный воздух в ладонях к губам, целуя его, словно своего брата. Когда-нибудь я вернусь в это место и заберу его отсюда.

Я

обещаю ему это.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ

Стар

— Роза, могу я тебе сейчас вернуть платье? — Спрашиваю я, как только Роза отвечает на мой звонок.

Пару секунд она молчит, потом интересуется:

— Прямо сейчас?

Я всхлипываю.

— Да.

Она тут же говорит:

— Конечно. К счастью, я всего лишь валяюсь перед телевизором с огромным ведром мороженого и целой коробкой бумажных носовых платков.

— Спасибо.

Когда мы добираемся до дома Розы, я благодарю Андрея и говорю ему, что больше он мне не понадобится. Он настоящий джентльмен, поэтому молча стоит, пока я вхожу в подъезд, только потом садится в машину.

Я, плача и всхлипывая, вхожу в лифт. К тому времени, как двери лифта открываются, я рыдаю уже навзрыд. Роза открывает дверь, и я попадаю в ее объятия.

— Я была такой дурой, — постоянно повторяю я.

Она помогает мне снять платье и дает удобные спортивные штаны и майку. Я продолжаю рыдать, у меня текут сопли.

Мы садимся на диван. Она наливает мне огромный бокал вина. Я беру его и начинаю заглатывать, как воду.

— Эй. Помедленней. Это твои доза на вечер.

— Я была такой дурой.

— Ты уже говорила. Ты не хочешь рассказать мне, что случилось, а?

И я рассказываю. О Найджеле и Николае, как он признался, что специально все подстроил. Как я защищала Найджела все время перед Николаем, как разозлилась и как обнаружила у себя в доме форму, пропахшую чужими духами другой женщины. И закончила я свой рассказ тем, что Николай сообщил мне, что больше меня не хочет и предпочитает поехать домой с Анастасией.

— И она бывшая модель. И они, скорее всего, именно в эту минуту лежат уже в постели, — рыдаю я.

К моему ужасу Роза пытается скрыть свою улыбку.

— Почему ты улыбаешься? — вхлипывая спрашиваю я.

— Прости. Ничего не могу с собой поделать.

— Что смешного?

— Ты. Ты такая наивная. Ты веришь всему, что тебе говорят.

— Что ты имеешь в виду?

— Сама подумай. Эта женщина работает на него. Если бы он хотел ее затащить к себе в постель, он давно бы это уже сделал, может, когда-то так и было.

Я во все глаза пялюсь на нее.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что он специально сказал тебе, что собирается поехать с ней к себе домой. Бьюсь об заклад, он вызвал ее к себе, как только узнал, что ты вернулась, о чем ему сообщила девушка на стойке регистрации, и именно поэтому она выглядела такой смущенной. Бедняжка не понимала, что, черт возьми, происходит между вами.

— Ты действительно так думаешь?

— Абсолютно. Никто не пойдет на такое количество проблем, на которые рискнул пойти Николай, чтобы заполучить тебя, чтобы тут же при первой размолвке вот так просто сдаться. То, что ты рассказываешь мне, звучит как финальная сцена, вырванная прямо из «Унесенные ветром». — Она старается произнести, копируя мужской баритон: — «Честно говоря, моя дорогая, мне наплевать».