Подъем
Шрифт:
— Я не буду ничего делать. Телефон тебе в помощь, Андрей, — смотрю в его лицо и отчетливо осознанию, что вряд ли смогу когда-то поверить в его раскаяние. — Я устала исправлять твои промахи. У меня своя семья и свои проблемы. И я уж точно ничего тебе не должна…
Я ухожу с прямой спиной, чувствуя, как напряженные до предела мышцы ощутимо ноют, но даже не думаю пойти на уступку организму, хоть немного расслабив плечи. Наверно, стоило бы улыбнуться, позволить чувству удовлетворения разлиться по венам и расслабленно поблагодарить небеса за мое, пусть и запоздалое, отмщение. Но я все та же Маша, принимающая близко к сердцу
— Здравствуйте, — прохожу в квартиру Светланы Викторовны, замирая на пороге. — Собрали игрушки?
— Вообще-то, ты рано. Софийка еще спит, — женщина проходится по мне взглядом, даже не пытаясь скрыть свое неодобрение, но отдает дань хорошим манерам, гостеприимным взмахом руки предлагая пройти в кухню. Я терпеть не могу бывать у нее, но не вижу смысла будить ребенка, мысленно настраиваясь на очередную словесную перепалку.
— Чаю?
— Не откажусь, — я неторопливо мою руки, усаживаюсь на стул, раз за разом прокручивая в голове разговор с Медведевым.
— Господи, где же ты находишь эти безвкусные кофточки? — брезгливо подцепив пальцами ткань моего рукава, начинает женщина, уже выставившая на стол свой фарфоровый чайный сервиз.
— Вы становитесь предсказуемой, — произношу, а сама думаю совсем о другом. Вот окажись на моем месте моя свекровь, она бы по стенке размазала нерадивого папашу, напрочь отбив ему охоту причинять сыну боль.
— С тобой иначе нельзя. Я просто верю, что чем чаще я буду тебя стыдить, тем скорее ты приведешь себя в порядок. Твой муж — уважаемый бизнесмен! А ты вырядилась как…
— Светлана Викторовна, — прерываю ее отповедь, внимательно разглядывая тронутое морщинами лицо. — Как вы пережили развод? В смысле, смогли ли вы с мужем сохранить дружеские отношения?
Свекровь замирает, глядя на меня так, словно за моей спиной выстроилась очередь из психиатров, желающих исцелить мою голову от недуга. Прикусывает губу, слегка склоняет голову набок и, сощурив глаза, интересуется:
— Ты нездорова? С чего ты вдруг решила, что я стану с тобой откровенничать?
— Ну, мы ведь не чужие, — добродушно пожимаю плечами, облизывая ложку с вареньем. — Я ваша любимая невестка, — делая акцент на слове “любимая”, сверкаю улыбкой, не прекращая бесцеремонно изучать собеседницу. Все же она красива. Могла бы и покорить соседа с первого этажа… Если бы не ее ядовитый язык.
— Что ты, от моей любви к тебе у меня сводит зубы. Вот уж, действительно, подарочек от сына на старость лет! Кстати, ты решила сделать из своей квартиры притон?
— С чего такие выводы? — удивляюсь, замерев с поднесенным ко рту пирогом.
— Я видела Нину. Хочешь, чтобы на твоей кровати она ублажала очередного депутата?
— Меня не интересует, чем она занимается в спальне. И уж тем более с кем…
— Замечательных подружек ты себе завела: одна — блаженная тихоня, вторая — хабалка, каких поискать. Теперь еще и с содержанкой дружбу водишь!
— Мне что, приносить вам на одобрение личное дело каждого, с кем я решусь выпить кофе? Не слишком ли вы торопитесь, вешая на людей ярлыки?
— Здесь не нужно быть семи пядей во лбу. Профурсетка, она
— Знаете, Светлана Викторовна, — вытираю пальцы салфеткой и, скомкав ее, оставляю лежать на столе, со скрипом отодвигая стул. — Что-то София разоспалась. Пойду-ка я ее разбужу.
— Поешь?
— Что-то не хочется, — не смотрю на мать, прикрывая глаза рукой. В своей старой комнате, сейчас уже ничем не напоминающей скромную обитель советской семьи, я дрейфую на волнах своей памяти, перебирая самые яркие воспоминания. Матрас подо мной до того жесткий, что изнуренное тренировкой тело никак не может расслабиться.
— Сема сегодня к вам не придет?
— Почему же? Но на ночь оставаться отказался.
— Из-за меня? — горько усмехаюсь, но все же радуюсь, что все сложилось настолько удачно. Не знаю как, но я должен заслужить его прощение. Даже если придется молить о пощаде, ползая в его ногах.
— Андрюш, пообещай на него не давить. Не хочу, чтобы из-за вашей ссоры, он перестал к нам наведываться. Он ведь уже взрослый и слушать наши старческие разговоры ему неинтересно. Приходит ни так часто, пропадая во дворе с друзьями.
— Как думаешь, он станет со мной говорить?
— Не знаю. Упертый он.
— Ладно. Приму душ.
Я долго стою под ледяными струями, отстукивая зубами от пробирающего тело озноба. Ломать — не строить. Я познал эту истину слишком поздно. Когда я наспех обтираюсь полотенцем и натягиваю на себя футболку, то и дело липнущую к влажной коже, Семен уже громко спорит о чем-то с дедом. Смеется, и что-то рассказывает своим слегка хрипловатым голосом. То ли ломка, то ли банальная простуда, но не знай я, что за стеной мой сын, подумал бы, что к нам наведался незнакомец — до того его интонации изменились, не оставив и следа от детского голоска.
— Привет, — заполняю собой дверной проем, оперевшись рукой на косяк и продолжаю сушить волосы болтающимся на шее полотенцем.
Сын молчит, надувая губы, и складывает руки на груди. Демонстративно отворачивается к окну и вставляет в уши наушники, давая понять, что здесь мне не рады. В чем-то он стремительно повзрослел — научился наказывать равнодушием, но скрывать свои эмоции ему пока не под силу. Я кивком голову прошу папу оставить нас наедине и, усевшись на подлокотник кресла, стоящего перед Семой, не свожу глаз с ребенка. Пять минут, десять, пятнадцать… У меня затекают ноги, но я не спешу вставать, продолжая и дальше сверлить его глазами. Раньше все было проще. Достаточно было одного доброго слова и он забывал обо всем на свете, вовлекая тебя в игру или заставляя в сотый раз смотреть с ним один и тот же мультик. Не было льда во взгляде, обиды в голосе…
— Может, уже поговорим? — подцепив тоненький проводок пальцем, достаю наушник, игнорируя недовольный блеск его глаз. — Нельзя же и дальше меня избегать.
— Это еще почему? Разве ты сам так не делал?
— Делал. И сожалею об этом больше всего на свете. Я тебя подвел, сын. Не раз и даже не два. Все эти семь лет я думал только о себе. Считал, что денег и редких встреч достаточно. Я виноват перед тобой. И сам себя за это корю. Дай мне шанс все исправить, наверстать все то, что я успел упустить. И я обещаю, что ты никогда об этом не пожалеешь.