Подиум

Моспан Татьяна Викторовна

– Пусть, – усмехнулась Пономарева. – Мы должны быть многообразны. Тем активнее они клюнут на носибельные модели. Умение ненавязчиво внушать людям, что им нужно то, а не другое, – это большое искусство.

– Нина, ты – гений моды! – всплеснула руками Зинка. Ее лицо и поза выражали полный восторг перед дальновидностью начальницы.

На лице Пономаревой вновь появилась улыбка. Хотя она прекрасно знала цену нарочитым восторгам своей помощницы, и такая похвала была тем не менее приятна.

Вовсе не Пономарева являлась автором этих моделей. Их все разработал ее молодой помощник – Тимофей Сазонов, начинающий модельер. Он в свое время, заканчивая учебу в институте легкой

промышленности, что располагался в Московской области, в Тарасовке (его так и называли: "Тарасовский институт" – по названию железнодорожной станции по Ярославской железной дороге), проходил практику в Доме моды «Подмосковье». Вот тогда-то Нина Ивановна и разглядела талант в начинающем модельере.

Подобная идейка – пригласить начинающего модельера – уже брезжила в ее умной голове, а тут, как нарочно, появился Сазонов. У него за душой не было ничего – одни прожекты, а у Нины Ивановны – реально существующий Дом моды… Когда еще выпускник института заявит о себе, найдет спонсоров, изыщет возможность работать по специальности? Хорошо, если удастся открыть крошечное ателье, где все работы придется выполнять самому. Но пойдут ли к нему заказчики? Пробиться – ох как трудно! Она-то это знает. Гениальные замыслы художника, еще не успевшие четко оформиться, пропадут в безвестности, не осуществившись. Прямая выгода Тимофею идти в подчинение к Нине Ивановне: руку набьет, практика еще никому не помешала, а дальше видно будет.

Нина Ивановна охмуряла парня умело. Она понимала, что и когда надо говорить. Изъясняясь прямолинейно, без лести, а иногда и попросту грубовато, Пономарева говорила чистую правду: не пробиться начинающему художнику в этом мире, а есть-пить каждый день надо! Тимофей согласился на ее предложение. Основным пунктом заключенной договоренности стало следующее: автором разрабатываемых моделей автоматически становилась Пономарева… За все приходится платить!

Тимофей оказался надежным партнером. Люди, давно знавшие Нину Ивановну, догадывались кое о чем: Нинка никогда, как говорится, звезд с неба не хватала, а тут нате вам, такой творческий успех.

В прежние времена, работая закройщицей, она была известна тем, что не могла порой помочь заказчику выбрать нужную модель и совершенно не чувствовала структуру материала. Сколько скандалов, вспыхнувших по ее вине, гасила Серафима Евграфовна! "Думать надо, Нина. Ну нельзя из такой ткани выполнить этот фасон", – корила ее Фуфлыгина. "Заказчица просила, Серафима Евграфовна, – защищалась Пономарева, – умоляла, говорила, что претензий не будет". Заведующая морщилась, как будто ей поднесли под нос какую-то дрянь: "Просила… А теперь вот визжит на весь салон. Всех заказчиков мне перепугает. Думать же надо! Шелк шелку рознь. Один собака зубами не порвет, а в другой тонкую иголку воткни – сразу сечется. Для того мы здесь и сидим…" Даже у Татьяны Татариновой, бездипломной закройщицы, не случалось таких проколов, как у Пономаревой. Сила Татариновой была в громадной практике, благодаря своему опыту она могла заткнуть за пояс любого. "Чутье надо иметь, нюх, – любила говорить Татаринова. – Без чутья в нашем деле вмиг прогоришь".

Нина Ивановна поэтому и оставила ее в Доме моды. От других она не моргнув глазом избавилась. Одна из уволенных мастериц в сердцах выпалила ей: "Да тебя саму надо было еще при Фуфлыгиной уволить – за профнепригодность! В два счета вылетела бы, да профком отстоял. И я за тебя заступалась, как последняя дура. Мало мне теперь, идиотке. Смотри: совесть замучит!"

Совесть Нину Ивановну не мучила. Она, может, на месте

Серафимы Евграфовны и сама бы себя такую уволила. Раньше. А теперь вот хозяйкой стала. И благотворительностью она не занималась. Особенно за собственный счет… Время тяжелое: или ты, или тебя. Щедрой можно быть только за счет государства.

Да, не она автор этих моделей. Но где бы они сейчас все были, если бы не Пономарева? В замыслах художника. Только ее оборотистость позволяет Дому моды худо-бедно, но выживать. Погодите, придет время, она еще всем покажет!

– Аллочка, по-моему, неплохо комментирует, а? – обратилась Нина Ивановна к Зинаиде. (Пригласить на показ Аллу Зубкову, журналистку из местной радиостудии, было собственной идеей Пономаревой.) Зинаида Кудрявцева сдержанно кивнула. Не выносила она, когда кого-то хвалили в ее присутствии.

– Ничего, – вынуждена она была все же согласиться.

Наташа краем глаза заметила происходившие переговоры Пономаревой с Зинаидой – и наклонилась к Кате:

– Нинок и ее недремлющее око. С Зинкой будь поосторожнее: сволочная баба.

– Знаю, – кивнула Катя. – Еще в бригаде про нее слышала.

– Вот-вот, мотай на ус… – Наташа хотела еще что-то добавить, но, уловив подозрительный взгляд Кудрявцевой в свою сторону, тут же смолкла.

Сейчас на подиуме среди других манекенщиц вышагивала Тамара. Она гордо несла свою красивую голову.

– Княжна грузинская! – ахнул кто-то из персонала.

Тамара смотрелась великолепно. Неторопливая, величественная походка, царственный поворот головы. Она прекрасно владела своим телом: ее движения были четкими, отточенными до миллиметра.

– Классно смотрится! – восхитилась Наташа, и в ее голосе не прозвучало и малой толики зависти.

Тяжелый шелк платья, наглухо закрытого спереди, облегал всю фигуру Тамары. Ее движения сопровождались аплодисментами. Тамара же продолжала неторопливо шествовать – поступью богини.

– Наряд не для тех, кто привык приобретать товары по сходной цене. Позволим себе одеться строго, спокойно и… дорого! – Радиожурналистка разливалась соловьем, подчеркивая и без того бросающуюся в глаза изысканность Тамариного наряда.

Однако королевой показа стала, как всегда, Богданова. В каком бы наряде она ни появилась, раздавались дружные аплодисменты: в платье ли, деловом ли костюме или в длинном кожаном сюртуке.

Густые темно-каштановые волосы Наташи касались плеч, челка скрывала высокий лоб, карие глаза смотрели на мир задорно и весело. Природный персиковый цвет ее лица вызывал у многих жгучую зависть. С такой кожей – бархатной, шелковистой – рождаются юные богини, и никакими притираниями, снадобьями и прочими косметическими средствами добиться такого нельзя. Правильный овал лица, огромные, как бы приподнятые у висков, искрящиеся глаза… Наташа была подвижна как ртуть, темпераментна и по-настоящему красива – собственной природной красотой: ей не надо было «делать» лицо, как большинству моделек. Богдановой пытались льстить сравнением с известной американской актрисой, но она в ответ лишь смеялась и качала головой…

Стаскивая с себя одеяние, напоминающее балахон, Богданова пожаловалась:

– Буйная фантазия художника. На мой взгляд, слишком экстравагантно. Я в нем болтаюсь, как ложка в стакане. Моя бабка назвала бы это хламидой.

Стоявшая рядом Тамара хмыкнула:

– Наташенька, тебя подводит вкус: в этом одеянии можно запросто ворваться на вершину от кутюр. – Последнее слово Тамара произнесла с французским прононсом. Обе девушки при этом захохотали.

Наташа проявила к себе несправедливость: даже в этом нелепом одеянии она смотрелась неплохо.