Подкидыш

Грегори Филиппа

–С кем из монахинь мне следует побеседовать в первую очередь? – спросил Лука, желая нарушить затянувшееся молчание. – Запиши мне имена тех, кто ходит во сне, у кого проявлялись стигматы, кому являлись видения, кто чересчур долго постится.

Он подтолкнул к ней лист бумаги и перо, и она – не спеша, но и без колебаний – четким почерком написала шесть имен и вернула ему листок.

–А ты? – спросил он. – У тебя были видения? Ты случайно не ходила во сне?

Улыбка, которой она его одарила, казалась почти соблазнительной.

–Я просыпаюсь глубокой ночью и

иду в церковь к полунощнице, а потом долго молюсь, – сказала она. – И после этого меня можно найти только в моей теплой постели.

Пока Лука пытался прогнать видение «ее теплой постели», она, не говоря больше ни слова, встала из-за стола и вышла из комнаты.

–Впечатляющая женщина, – тихо заметил Пьетро, глядя ей вслед. – Только подумай, ведь она в монастыре с четырех лет! Живи она в миру, ох и натворила бы она дел!

–Шелковые нижние юбки! – заметил Фрейзе, просовывая в дверь голову. – Не больно-то часто монахини их носят.

–Что-что? – переспросил Лука, непонятно почему приходя в ярость, ибо сердце у него все еще бешено стучало при воспоминании о том, как сестра Урсула после молитвы ложится в свою целомудренную теплую постель.

–Я говорю, нечасто монахини шелковые нижние юбки надевают. Обритая голова – это да, хотя, может, это и чересчур, но монастырским законам вполне соответствует. А вот шелковые юбки тут вряд ли кто носит.

–Откуда, черт побери, тебе известно, что она носит шелковые нижние юбки? – с раздражением спросил Пьетро. – И как ты вообще смеешь говорить такое?

–Видел, как эти юбки сохли в прачечной, вот и поинтересовался, чьи они. По-моему, довольно странная вещь в монастыре, где обет бедности приносят. А потом я прислушался – может, я и дурак, но слушать-то умею очень хорошо! – и услышал, как эти юбки шелестят, когда сестра Урсула мимо проходит. Она-то не знала, что я прислушиваюсь; она мимо меня всегда с таким видом идет, словно я камень или дерево. А шелк так тихонько шуршит – шур-шур-шур. – Фрейзе хитро подмигнул брату Пьетро. – Расследования-то небось можно по-всякому вести. И вовсе не обязательно уметь писать, чтобы быть способным думать. Иной раз хватает и простого умения слушать.

Брат Пьетро сделал вид, что не заметил его едких слов, и обратился к Луке:

–Кто у нас следующий?

–Пожалуй, пригласим теперь госпожу аббатису, – решил Лука. – А потом ее служанку Ишрак.

–А может, нам первой допросить эту Ишрак? А потом заставить ее постоять за дверью, пока аббатиса на наши вопросы отвечать будет? – предложил Пьетро. – Тогда они уж точно не сговорятся.

–Сговорятся насчет чего? – нетерпеливо спросил Лука.

–В том-то все и дело, – сказал Пьетро. – Мы ведь не знаем, чем они тут занимаются.

–Сговорятся. – Фрейзе осторожно повторил это слово. – Сго-во-рят-ся. Надо же, до чего некоторые слова способны любого человека сразу виноватым сделать!

–Ты лучше помолчи и сходи за этой рабыней, – велел ему Лука. – Следователь тут вовсе не ты, а тебе положено мне, твоему господину, прислуживать. Веди ее сюда побыстрей да постарайся сделать так, чтобы она ни с

кем по пути сюда не разговаривала.

Фрейзе, обогнув дом, подошел к дверям кухни аббатисы и попросил позвать служанку Ишрак. Та вскоре явилась, с ног до головы закутанная в покрывало, точно жительница Сахары; на ней была длинная черная рубаха и черные шаровары, а легкое черное покрывало, наброшенное на голову, закреплялось так, что скрывало всю нижнюю половину лица. Фрейзе сумел разглядеть только ее босые ступни – на одном пальце поблескивало серебряное кольцо – и темные загадочные глаза, в упор смотревшие на него в щель между складками покрывала. Фрейзе ободряюще улыбнулся, но девушка никак на его улыбку не отреагировала, и они в полном молчании направились в комнату следователя. Затем Ишрак, по-прежнему не говоря ни слова, уселась перед Лукой и братом Пьетро.

–Значит, тебя зовут Ишрак? – спросил у нее Лука.

–Я не говорю по-итальянски, – тут же заявила она на чистейшем итальянском языке.

–Но ты же сейчас именно по-итальянски мне отвечаешь!

Она покачала головой и повторила:

–Я не говорю по-итальянски.

–Твое имя Ишрак? – спросил Лука уже по-французски.

–Я не говорю по-французски, – ответила она по-французски и без малейшего акцента.

–Твое имя Ишрак? – спросил Лука на латыни.

–Да, – ответила она на латыни, – но я не говорю на латыни.

–На каком же языке ты говоришь?

–Ни на каком.

Лука понял, что ситуация патовая, и наклонился к ней, внимательно на нее глядя и стараясь держаться как можно авторитетнее.

–Послушай, женщина: меня отправил сюда сам святой отец, приказав мне произвести расследование тех странных событий, которые имели место у вас в монастыре, и прислать ему подробный отчет. Ты бы лучше отвечала на мои вопросы, иначе почувствуешь не только мое неудовольствие, но и гнев папы римского.

Она равнодушно пожала плечами и заявила на латыни:

–А я немая. И потом, для тебя он, может, и святой отец, но для меня-то нет.

–Ты совершенно определенно не немая, – вмешался брат Пьетро. – И совершенно определенно знаешь несколько языков.

Ишрак повернулась к нему, одарила его чрезвычайно дерзким взглядом, покачала головой и снова отвернулась.

–Ты же как-то разговариваешь с госпожой аббатисой? – спросил Пьетро.

В ответ – молчание.

–Не перегибай палку! У нас хватит власти и возможностей, чтобы заставить тебя говорить, – сурово предупредил он ее.

Она потупилась, скрыв глаза под длинными ресницами, но когда снова подняла их и посмотрела на Луку, тот увидел в уголках ее темных глаз лучики насмешливых морщинок и понял: да ведь она едва сдерживается, чтобы во весь голос не расхохотаться!

–Я не говорю ни на одном языке, – повторила она. – И вряд ли вы имеете власть надо мною.

Лука побагровел, как всякий вспыльчивый юноша, который подвергся насмешкам, да еще и со стороны женщины.

–Убирайся! – бросил он в гневе.

В дверях тут же возникла длинная физиономия Фрейзе, и Лука сердито рявкнул: