Подкидыш
Шрифт:
— Господи, упокой душу грешного раба твоего Михаила, — перекрестился архиепископ.
— Прошу позаботиться о достойных похоронах, — повернулся к нему император. — И сразу после отдачи необходимых распоряжений мы едем в Кремль, где последняя воля покойного будет оглашена перед Верховным Тайным Советом.
Церемония прошла быстро и как-то буднично. Сначала владыка Феофан зачитал бумаги, потом Остерман произнес краткую, но прочувствованную речь, призывающую немедленно уважить завещание Михаила Михайловича Голицына, после чего Миних предъявил текст последнего указа Совета, и тот его без каких-либо возражений подписал. Затем Сергей
В Лефортовский дворец возвращались втроем — император, цесаревна и Миних. Разумеется, не считая охраны. Все молчали.
О господи, наконец-то этот ужас закончился, думала Елизавета, украдкой наблюдая за Новицким. А Петя — просто герой! Сколь спокоен он был перед боем и после него, даже в голове не укладывается. Мой герой. Наверное, сейчас он думает обо мне — вон какая улыбка мечтательная.
Новоиспеченный фельдмаршал тоже был доволен своим императором. Мальчик показал, на что он способен, причем не только в бою, но и в политике. Интересно, чему он улыбается? Надо думать, только сейчас окончательно понял, какое большое дело благополучно завершилось.
Однако и Миних, и цесаревна ошибались. Фельдмаршал чуть больше, Елизавета чуть меньше.
Значит, сразу после обеда в спальню с Лизой, думал Новицкий. Сейчас от этого не отвертишься, да и не больно хочется, если честно. Ведь соскучился же! На постель выделяем полтора… нет, все-таки лучше два часа. Или даже два с половиной, но никак не больше трех. Зато потом — на задний двор! Ведь до сих пор из-за всей этой свистопляски я так и не удосужился посмотреть, как там чувствует себя огород, посаженный перед самым отъездом.
Кукуруза. Она, конечно, толком дозреть в здешнем климате не успеет, но и недозрелая весьма хороша. Картошка. Помидоры четырех сортов! Баклажаны, топинамбур и подсолнухи. И кабачки!
Император вспомнил, какое это объедение — кабачки, обвалянные в муке и поджаренные на подсолнечном масле.
Вот тут на лице молодого царя и появилась улыбка, столь по-разному истолкованная цесаревной и фельдмаршалом.
Глава 32
Огород привел Новицкого в состояние законной гордости, хотя, строго говоря, он принимал в его организации в основном руководящее участие. Но все-таки семена помидоров замачивал меж двух тряпочек, а потом сажал проросшие в деревянные горшочки сам. И это было единственное, что оказалось сделано не очень хорошо. То есть просто поздно — сейчас, во второй половине августа, плоды были совсем маленькие и зеленые, а кое-где еще не опали цветы. Зато все остальное, особенно кабачки, радовало глаз. Правда, сосчитав подсолнухи и прикинув, сколько с них получится надавить масла, император пришел к выводу, что в этом году лучше лакомиться кабачками на конопляном масле, по идее тоже должно получиться неплохо, а все семечки пустить на семена.
Что интересно, сопровождающая царя Елизавета уже видела многие из представших ее взору растений. Во всяком случае, помидоры, кабачки и подсолнухи она опознала сразу. Выяснилось, что цесаревна расширила свой ботанический кругозор в каком-то Аптекарском огороде. Расспросив спутницу поподробнее, Новицкий выяснил, что эту контору основал, как и ожидалось, Петр Первый, а находится она примерно там, где в двадцать
— Вот только зачем тебе томаты? — удивилась цесаревна. — Мне сказали, что они очень ядовиты.
— Соврали, наверное, — пожал плечами Сергей. — Или там у них какие-то помидоры неправильные. А эти точно можно будет есть, когда созреют, мне их семена привезла в подарок могиканская княгиня. И все остальные тоже.
— Да уж, кабачки-то какие огромные, в Аптекарском огороде были гораздо меньше, — оценила подарок Елизавета.
— В Америке, говорят, вообще очень много полезнейших растений, а если бы их бизоны не жрали да не вытаптывали, то было бы еще больше.
— А кто такие бизоны?
— Быки такие здоровенные, раза в два поболее наших да шерстью сильнее покрытые, особенно спереди. На зубров похожие. Бегают стадами по несколько тысяч голов и топчут все так, что за ними вообще ничего, кроме взрытой земли, не остается.
— Петенька, какой ты умный! — восхитилась цесаревна. — И красивый, а еще сильный, смелый и неутомимый. Нет-нет, это я просто так, нам на сегодня уже хватит.
Ближе к вечеру на задний двор Лефортовскго дворца въехала неказистая крестьянская телега, крытая рогожами, в сопровождении четырех неприветливого вида мужиков и небольшого возка, из которого сразу вылезла невысокая плотная старушка и устремилась к черному ходу. Вскоре телега была взята под охрану десятком семеновцев, а старушка окольными путями, минуя парадные залы и коридоры, добралась до царской приемной, из которой ее без всяких вопросов пропустили в кабинет.
— Здравствуй, батюшка-государь, — поклонилась она при входе.
— И тебе не болеть, Анастасия Ивановна. И, знаешь, не надо меня батюшкой звать, а то я сам себе кажусь не то попом, не то вообще стариком девяностолетним. Как там наши дела — один клад привезла или оба?
Быстрое выкапывание голицынских кладов было частью задания, полученного бабкой накануне поединка. Потому как даже в случае проигрыша Новицкого оставлять их в земле было как-то не по-хозяйски. Однако все прошло хорошо, а в таком разе клады предполагалось доставить в Лефортовский дворец.
— Оба, государь, оба, они ж недалеко лежали, поленился Михаил Михайлович их серьезно прятать.
— Все прошло нормально, жадность твоих людей не обуяла?
— Нормально, ваше величество. Правда, один человечек все-таки не выдержал, глазки у него забегали не по-хорошему и думы появились неправильные, я уж такого на своем веку навидалась.
— И что?
— Да ничего особенного, государь. В той яме, что от сундука осталась, и закопали болезного, а потом сверху аккуратненько свежим дерном заложили, так что теперь и не найдешь местечко-то.
— Ладно, тут тебе виднее. А как у нас поживает Лесток?
— Не сказать чтобы уж очень хорошо. Страшно ему стало, как узнал про смерть Голицына да начало твоего самодержавного правления. Собрал он вещички и вот как раз сейчас собирается в бега. Как стемнеет, так и выедет.
— Наверное, далеко не уедет? — предположил император.
— А это уж как ты, государь, прикажешь. Можно и взять его, авось и расскажет чего интересного. Но я мыслю, что это вряд ли, мы его сказки и так знаем, а уж после той голицынской бумаги и подавно. Зато интересно, куда он побежит — просто так, лишь бы от тебя подальше, али к кому-нибудь? Он ведь не один в бега собрался, а с дамой сердца.