Подкова на счастье

Мартынов Александр Игоревич

— Да ладно, пусть идут, чего…

— Да конечно пойдём! — возбуждённо говорил Найдён. — Антифашистский — это вещь… А чего это написано? — он остановился возле прислоненного к бортику бассейна плаката с яркой надписью. — За… про… прошедший… год… — с трудом прочитал он. — Это, — он толкнул Тимку. — Давай, чего тут, может, возьмём…

— Это мой, — сказал кто-то, но Найдён отмахнулся:

— Да лааана… Чего там, э?

— За прошедший год фашистами в России убито 38 иностранных студентов из… — и Тим довольно бойко, но тоже сбиваясь, зачитал список из названий десятка стран.

Найдён слушал младшего товарища, приоткрыв рот. Почесал висок и, осторожно оглядевшись, понизил голос, обращаясь к ребятам, заинтересовавшимся

происходящим:

— Э… Ну это, пацаны… А вы чего… Эти? Колумбийцы? Или негры?

Вокруг захохотали. Вопрос Найдёна мог бы показаться издевательством, если бы не простодушный вид беспризорного и его щироко распахнутые глаза. Ощущая своё полное превосходство, студенты были настроены добродушно.

— Да не, при чём тут это? — сказал кто-то из них. — Русские мы…

— Во! — Найдён опять приоткрыл рот. — А чего ж вы за них типа вписываетесь? — он нагнулся к плакату и прочёл: — Мь… янма… О, блин, имечко… Тоже негр?

Хохот усилился. Рыжеволосый парень с «хвостиком» сказал:

— Не, это не имя. Страна такая… Как чего вписываемся? Хотим сказать «нет» фашизму. Смотри, сколько они людей убили, прикинь? В Германии тоже с этого начиналось.

— Да, тридцать восемь это офигеть… — покивал Найдён. — Прямо так убили?

— Ну. Скинхеды там разные, нацболы… Всякие такие.

— Это надо же, тридцать восемь за год… — Найдён вздохнул. — И чего?

Это… много фашистов у вас в универе? Типа, махач будет, наверное? Арматурой надо запастись…

Снова хохот. Настроение у всех было хорошее. Рыжий объяснил:

— Да у нас их и нет никого, ты чего? Вопервых, они в основном в центральной России — Москва там, Питер, ну — Воронеж… А вовторых, они же почти все из таких семей, знаешь, ну — предки там безработные, неполные семьи… Так, пройдём до мэрии, постоим и разойдёмся часа через два.

— Во, — найдён заморгал. — А чего тогда протестовать, если их у вас нету?

— Ну как же… — начал рыжий, но замолчал. И все вокруг слегка растерянно молчали, а собралось уже не меньше полусотни человек. Найдён пожал плечами:

— Чё-то я не того… Пурга какая-то… Фашистов нету, а вы протестуете… Фуфлень… Скажи? — он толкнул Тимку.

— Ну, — хрюкнул тот, искренне наслаждаясь происходящим. А Найдён продолжал с тупой основательностью развивать свою мысль:

— Я типа как понимаю это дело? Фашисты — они те, кто для своего народа в первую башку опасный, по телику на вокзале так базарили… Ну там они всякое такое… Я думал, счас тут такая толпень вывалит нам навстречу, все тоже, как по телику, бритые, с цепаками — и пошла махаловка… А их и нету в городе совсем? Чё тогда протестовать-то? — Найдён хмыкнул. — Да и это… — он указал на плакат небрежным движением через плечо. — Тридцать восемь чурок каких-то… Я вот слышал такое, что они, эти Мьянмы, через одного наркотой приторговывают… У вас как в универе? — по толпе прошло какое-то смущённое движение. — Ну, врут может, я не в курсах… Но это. Вот вы говорите — мы русские, в натуре. А чего чужих защищаете? Это не по-пацански. Вписываться надо за своих… Не, ну я понимаю, когда всё нормалёк — тогда чего кипеш подымать… Вон, — Найдён ткнул пальцем через площадь, — во, видали, игрушки стоят? Мне один умный мужик говорил — за прошлый год в России человек двести, что ли, с собой покончили. Ну это — проигрались и того, капец… И это. Опять же, наркота… Сколько от неё поумирали? Тыщи, наверное… Я думал чего — вы против тех фашистов, которые всё это делают. Или которые законы фуфловые принимают… Точно же всё — они и есть фашисты, от них и вред главный народу… Разные там депутаты, ментозавры, чмошники всякие, которые за деньги чё угодно сделают… Во, плакаты у вас, — Найдён щёлкнул ногтем по краю плаката, на котором зверского вида амбал с бритым черепом избивал дубинкой субтильного юношу негритянского вида. — В цвете… За один такой плакат нам вот с ним, — кивок на Тимку, —

можно это — трёхразовое ресторанное питание на сутки обеспечить. А вы помашете — и в мусор… Бороться с чем надо? Во, написать бы на плакате — даёшь деньги на детские дома! — и в богатый квартал. Во было бы дело, я б точно пошёл, пусть эти крысы за заборами почешутся! У меня чё — из-за скинхедов, что ли, дома нету? Или вон его семью, — снова движение головой в сторону Тимки, — нацболы ограбили, когда эти — вычучеры, ну…

— Ваучеры, — тихо сказала какая-то девчонка.

— Ну да. Тогда. Один хрен. Не, это вы какую-то лажу затеяли, — Найдён покачал головой и улыбнулся. — Не в тему.

В толпе снова произошло движение — но уже энергичное и резкое, она раздалась, и перед мальчишками оказался хорошо одетый молодой мужчина с жирным лицом и бегающими глазками, спрятанными за очками. По бокам двигались два университетских охранника с дубинками.

— Ну-ка, пошли отсюда, крысята, — с одышкой сказал толстяк. Видимо, он очень спешил. На какой-то миг его глаза замерли, уставившись в лицо Тимке — и тот вдруг с холодком понял, что этот тип его, Тимку, ненавидит. Заочно. Именно так.

— А чего это мы должны идти? — лениво спросил Найдён.

— Вы срываете официальное мероприятие, — прошипел толстяк. Найдён захохотал:

— Об-ба! Признался наконец-то! Что, — он снова обратился к ребятам, — полста рублей за час? Иуда взял тридцать, но серебром — и за один поцелуй, так что продешевили вы с Родиной, могли бы и дороже взять, борцы за достоинство малых народов! Мероприятие-то — официальное! Небось, и денежки из горбюджета взяли — и на плакаты, и на оплату — по статье "социальные расходы", а?!

— Уберите их! — завизжал толстячок. Охранники двинулись вперёд…

— Мужики. — весело и зло сказал Найдён, — не надо. Ваш номер тут тринадцатый и стоите вы с краю, ведь и вас заденет, в одной стране живём и одни Мьянмы нам и вашим детям наркоту продают… ну, как хотите!

Один из охранников словно бы сам врубился пахом в подставленную ногу Найдёна и в дискуссии больше не участвовал. Второй, мгновенно озверел. Секунд десять пытался достать, бросаясь туда-сюда, Найдёна дубинкой. Тимка, подобравшись на всякий случай для рывка, напряжённо следил за ними.

— Оп!. Не туда!. Ещё!. Мимо!. Ну?!. Ай, какой неловкий!. Помахал?. Хорэ.

— Умп! — икнул охранник, складываясь вдвое и валясь на асфальт — Найдён рубанул его по виску ладонью и, на лету подхватив дубинку, нанёс толстячку, не успевшему сдвинуться с места, страшный удар в переносицу. Хрустнули разбитые стёкла. Взвизгнул по-крысиному, падая на спину с залитым кровью лицом, толстячок.

— Привет Грёбаной Федерации от России, — сказал Найдён, зашвырнув дубинку в бассейн. Оглядел застывшую толпу. Спихнул в воду плакат и скривил губы: — Расходитесь, дурачки. И поймите: «фашист», «коммунист», «демократ» — это наклейки на товаре. Ярлыки. И всё. Если на пачку печенья наклеить надпись — «гавно» — вы что, поверите наклейке?. А дома поинтересуйтесь у своих прадедов — хоть раз, у кого ещё живы! — кто такие фашисты. Сравните. И подумайте. Тоже первый раз в жизни подумайте. И ещё. При тех фашистах были полицаи. Устроились за деньги. И думали, что навсегда. Но их Россия покарала куда строже, чем их хозяев. За предательство… Я не слишком сложно говорю? Вы ж студенты, должны понять… Всё. Разошлись по домам.

В немом недоумении Тимка смотрел, как толпа молча расходится с площади. Оставив плакаты, знамёна и транспаранты, всасывается в улицы и переулки. Исчезает.

Вдали взвыла милицейская сирена…

… Ну а теперь займёмся делом, — сказал Тимке Найдён, когда они, пробежав километра два дворами и закоулками, выскочили на берег речи и отдышались.

— А до сих пор было не дело?! — вполушутку ужаснулся Тимка. Найдён пожал плечами:

— Ну, вчера вечером — да, дело. А остальное — этюды на тему…