Подлеморье. Книга 1

Жигжитов Михаил Ильич

— У старика Маршалова. А что?

— С тобой туда ехала женщина… Разглядел только одну розовую шаль… На Ульяне Медведевой я видел точно такую же.

Смущенно смотрит Кешка в окно бондарки.

— Монка-то намылит тебе шею.

Сдвинул сердито золотые брови парень.

— Монку она не любит. Я пошлю к ее родителям сватов.

Лобанов уже снова возится с фуганком.

— Отец-то твой согласится? Ему, наверно, надо невестку из купеческой семьи.

Кешка, будто впервые, разглядывает густые усы Лобанова, блестящую лысину, всю его некрупную, крепко сбитую фигуру.

— А что мне отец? Ушел я от него, —

Кешка улыбнулся, вдруг вспомнив смешных человечков, которых так ловко и так уже давно выделывал ему Лобанов.

Лобанов воскликнул:

— Чего смеешься? Совсем ушел-то? — Он помолчал. — Да-а… И все-таки намнут тебе бока.

— Кто? Монка Харламов? Да я его одним махом перекину через забор, плюгавого, — разозлился Кеша. Настроение вконец испортилось. Не Монка почему-то перед глазами — бешеный отец…

С жалобным скрапом растворилась дверь — ввалился Макар Грабежов. Рявкнул короткое «здоров» и, бесцеремонно усевшись за стол, загудел треснутым большим колоколом:

— Тянул я, Кеха, под Бакланьим.

Окинул сердитыми черными глазами щуплую фигурку Лобанова:

— Узнал, что ты здесь, вот и заскочил с удачной тони.

— Заловил, дядя Макар?

Кешка все еще думал об отце. Больно отдается в нем их последний разговор.

— Десять коробов окуня и четыре белорыбицы — больше сижата, а омуля мало, — услышал Кешка довольный треск Макарова голоса.

Подлестил он Макару:

— Везет же тебе!

— Мне-то што, твоему бате везет… Вот только народишко слабоват у меня на неводу. Замучился с ними. Приходится кулаком подгонять.

Теперь Кешка в упор увидел жесткие буравчики Макаровых глаз!

— Ты, дядя Макар, брось это! Зачем руки-то распускаешь? Звон башлыка-то Малыгина зарезали за это дело, и тебя прикончат, — припугнул он Макара.

— На то я и башлык, растак перетак! Где глоткой, а где и кулаками. Ты как хотел с этой сволочью, растуды их!.. А ножом-то меня не спужаешь!

Глубоко посаженные, черные глаза Макара злобно сверкнули. Грубое, скуластое лицо его выражало непоколебимое упрямство и беспощадную жестокость. Кешка снова подкинул ногой золотые кудри стружек.

Вмешался Лобанов:

— Вы, Макар Федосеич, кого истязаете-то? Они такие же бедняки, как и вы… Своя братва.

— Но, но, ты не смей каркать, пустобрех!

Макар схватил шапчонку и, громко хлопнув дверью, выскочил на двор.

— Ух и звероват мужик! — грустно и тихо проговорил Лобанов.

Гольцы Баргузинского хребта заволокло темными густыми тучами, и сразу же налетел студеный резучий ветер «ангара».

Магдауль высоко поднимает и изо всей силы тычет стальной пешней в неподатливый, словно засвинцовавшийся лед. Первый раз долбит таежник, пешня не слушается его. Как ни старается, как ни силится, а лунка долбится очень медленно. Остальные долбельщики ушли далеко вперед, а сзади, в запускную иордань, уже сунули длинное норило — четырехгранный деревянный шест, и норильщик Иван Бочкарев гонит его от лунки к лунке, быстро приближаясь к Магдаулю. По соседней стенке тони также споро подвигается второй норильщик.

Магдауль знает, что за эти норила привязаны толстые веревки — спуски, которые потянут за собой невод, и если он замешкается со своими лунками, то задержит ход всего невода, а стало быть, и рыба вся уйдет из ловушки. Тогда пропадет труд всей ватаги [28] .

Поэтому он и вкладывает силу, но у него ничего не получается. Едкий пот заливает глаза. Уже скинул с себя Магдауль ватную тужурку и остался в одной рубашке, а ему все жарко, как в июле. Взглянул вперед, а там долбельщики уже долбят приборную иордань [29] .

28

Ватага — артель неводчиков.

29

Приборная иордань — большое продолговатое отверстие во льду, через которое вынимается невод с рыбой.

— Такут-распро-такут тебя, тунгусина! Забью тварюгу! — ревмя ревет башлык.

Магдауль изо всей силы долбанул пешней и услышал резкий звук «хруп». Поднял вверх свое орудие — половины пешни как век не бывало. Макар с ревом подлетел к Магдаулю и замахнулся кулаком.

Магдауль выхватил нож и, отступив на шаг, встал твердой стойкой, как перед медведем.

— Но ты, не балуй! — зарычал Макар.

Рука с ножом привычна на коротком полувзмахе. Медведи боятся глаз Магдауля.

— Стой! Стой! — услышал Магдауль неистовый крик и оглянулся назад. К ним бежал, размахивая руками, хозяйский сын Кешка Мельников.

— Ты что, мужик, с ума спятил! — встав между ними, тревожно смотрит Кешка на Магдауля.

Острый нож зловеще сверкает на солнце!

Кешка пошел к рыбному коробу, выбрал пешню и, ничего не сказав, двинулся к лункам Волчонка.

Таежник погрозил Макару ножом:

— Будешь обидеть миня, кишка долой делать буду, как медведю.

Макар злобно сверкнул глазами, но смолчал и, резко повернувшись, зашагал к приборной иордани.

Давно ли начал Кешка долбить лунку Магдауля, а уже с шипением ворвалась в отверстие вода.

— Высакай [30] лед-то, да сачок-то не сломай! — бросил Кешка на ходу и принялся за следующую лунку.

Любо смотреть со стороны, как легки и свободны движения парня. Острая пешня с хрустом врезается в лед. Мелкие льдинки радужными брызгами разлетаются при его ударе, а пешня на глазах уходит все дальше, в глубь толщи льда. Только успел Магдауль выгрести из лунки лед и подойти к Кешке, а у того в новой дыре заклокотала, забурлила вода.

— Все, конец… успели… — вытирает пот Кешка.

30

Высакать — выкидывать сачком лед из лунки.

— Кака ты мастер! — Волчонок влюбленно глядит на Кешку.

— Ничего, друг, и ты научишься. Пойдем-ка в сторонку, — они отошли от стенки притонения. — Вот смотри. Держи пешню не плоскостью к себе, а острием грани. Ударяй сперва будто сверху, чуть наискосок, а вторым косым сильным ударом, будто под себя, скалывай лед. Понял? Вот так! Вот так! И пошел! И пошел! — Весело похрумкивает лед, а пешня зло вгрызается в лед и ходко идет вниз.

Взялся за пешню Магдауль.

Сначала не получалось.