Подлеморье. Книга 1
Шрифт:
Так гласит старая тунгусская легенда.
Омуль плещется, играет в теплой воде, пасется в скопищах юра [40] . Темнота. Искорками светятся звезды. Изредка золотистая капелька прочертит ночную темь и утонет в пространстве.
Издали едва доносится скрип весел чьей-то лодки. В тайге глухо бубнит филин; порой рявкнет медведь. Ночью не все спят.
Не спит и Гордей Страшных.
Созвездие Орион дружно шагает высоко над темным горизонтом резко очерченных гор. Башлык внимательно
40
Юр — пресноводный планктон.
— Еще две трубки искурю и, пожалуй, можно выбирать сети.
Набил трубку крепким самосадом, смотрит в засыпанное звездами небо.
…На ночном небе еще не было признаков приближающегося утра, а Гордей уже поднял своих рыбаков. Люди без окриков, сознавая опасность, поспешно взялись за мокрые, холодные тетивы сетей.
В черной воде едва светятся белые узкие движущиеся тела — то, сверкая серебристыми боками, бьются в полотне снастей омули. Их подошло так много, что в глазах рябит, а руки рыбаков тихо тянутся к ним.
— Слава богу, седни наедимся! Быстрее, ребята, шевелитесь! — приглушенным воровским голосом говорит Страшных. Здесь не крикнешь, как обычно.
Рыбы по всем сетям понатыкалось — чуть не в каждой ячейке…
— Э-эх, была бы эта водица наша!
— Взять бы да всем миром сюда! «Ку-ку» не справился бы.
— Тогдысь, Филимошка, сгорел бы от вина, — смеется Туз Червонный.
— Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет его.
— Работай быстрей, расстрига шелудивый! — сердито шепчет Страшных.
В ночную темь будто плеснули молока. Артель Гордея Страшных управилась с рыбой, а в купеческих лодках еще спят.
«Чего им не дрыхнуть-то?! «Ку-ку» их не тронет», — с досадой и завистью думает башлык, а у самого сердце ноет все сильней и сильней. Страшно за сети. Отберут кормилиц, и будешь ходить с протянутой рукой да стонать, как Третьяк.
Гордей направил свою лодку в противоположную от Онгокона сторону. Вот как меняются времена! Когда-то, в далекой юности, в Онгоконе встретил он девушку и увел ее на Елену. То была его первая любовь, боязливая, скрытная от мира всего. Онгокон тогда казался ему самым милым местом во всем Подлеморье.
А теперь он боится Онгокона, как черт ладана. Как же не бояться-то! Оттуда вылетает «Ку-ку»! «Вот и я стал вором, — горько думает Гордей. — Всю жизнь не любил людей, у которых рука с клеем… Воровал, правда, в детстве с дружками огурцы в огороде бабки Маланьи», — вспомнил Гордей, и его лицо искривилось в горькой усмешке.
Уже обедняло. Не так далеко осталось и до Крохалинки, где в зарослях камыша хочет Гордей укрыть свою лодку с богатым уловом.
Вдруг, откуда и не ждали, из-за Безымянного Камушка, на всех парах вылетел «Ку-ку» и заспешил к «хищникам».
— О господи!.. Царица небесная! Гады! Микола
— Жми-дави, не жалей весел! — взревел башлык.
Он, как перед свирепой бурей, перед схваткой со страшной стихией, весь собрался, распрямился, стал выше ростом, тверже и решительнее. Его большие сильные руки твердо сжали кормовое весло. Сердито сверкают глаза и не обещают нахальному «Ку-ку» опустить весла, склонить голову перед купцом.
— Жми-дави!
А «Ку-ку» все ближе и ближе.
— Жми-дави!
Вот и берег дохнул ароматом смолы и трав.
«На берегу не спасемся… А как же быть-то? Отдать гадам сети?! Нет!»
— Жми-дави! — ревет башлык.
Гибкие крепкие весла движутся четко и быстро; «Куку» крутит колесами, хлестко бьет по воде плицами. Куда уж там — не убежишь.
Черный силуэт «Ку-ку» становится все крупнее и крупнее. Уже слышно, как глухо стучит машина.
«Что же делать-то, а? Без сетей остаться?! Еще и лодку, сволочи, отберут!» — проносятся лихорадочные мысли.
Гордей уже не кричит на рыбаков «жми-дави». Они и Дак жмут и давят, все силы отдают.
— Э-э-эх, черт! Разорви тя проклятущего! — рычит башлык в бессильной злобе.
Вдруг Гордея осенило:
— Эге-гей! Как это раньше-то не допер!.. Табань левым! — гаркнул во всю глотку.
Резко развернул лодку вдоль каменистой гряды по самым отмелям — сунься «Ку-ку»!
Гребцы с недоумением переглянулись между собой. А когда преследовавший их сторожевой катер круто свернул в море и пошел в отдалении, а толстый капитан забегал по катеру и, размахивая руками, закричал в рупор, все повеселели. Лихо гребутся молодцы. Пот ручьем катится по их лицам, попадает в глаза; больно, а смахнуть его некогда. С хрустом тянутся жилы рук; стонут, изгибаются весла.
— Эй, ворюги, бросайте весла!
— Э-хе-хей! Вместо омулей хрена тебе с луковкой!
— Паршивые ублюдки!.. Плакать кровью будете!
— Блювотина купецкая!.. Показать, што у тя за харя?! — кричит Туз Червонный.
— Спробуй, сучкин ублюдок! — ревет капитан Сердяга.
Туз отдал рукоять весла могучему Филимону, который играючи начал работать за двоих, а сам вскочил на кормовую палубу лодки, спустил штаны и показал Сердяге зад.
Раздался взрыв хохота.
Взбешенный капитан выхватил из кармана наган, пальнул несколько раз в воздух. Потом повернул катер на перехват лодки.
Гордей взглянул на темно-зеленый, покрытый кедрачом и стланью мыс и внимательно окинул водную гладь впереди лодки. Что-то прикидывая в уме, он шевелил губами.
«Ку-ку» тем временем все ближе и ближе прижимался к лодке. Рассвирепевший капитан, позабыв о всякой осторожности, не приказал вахтенному замерять глубину.
— Погоди ужо, отольются тебе слезы рыбацкие!.. Беда Третьяка! — шепчет Гордей.
А с катера орут:
— Все! Крышка вам! Сети ваши — станут наши!
— Ну, продажная мразь!.. Подавишься! — злорадно горят глаза башлыка.