Подлеморье. Книга 1
Шрифт:
— Нет, Король, это Ганьке шибко больша кусок достанется. Она ишо щенок — ему давай маленький кусочек… Потом не нада обман делай — надо Лозовскому отдавай весь пушнину.
— Тьфу, дурень! Делай, как я велю. Зачем парня обижать, он от нас не отставал.
Уважал Магдауль Короля за его прямодушие и бескорыстность. Но как он мог сравнить своего Ганьку с таким великим охотником, как Король, чтоб делить пушнину на равные доли? «Одного соболя Ганьке, двух соболей купцу… Остаются еще два соболька. Нам с Королем, значит, тоже по одному… Нет,
— Нет, тала, така раздел тебе худо.
Король сердито поцарапал голову и приказал Ганьке достать соболей. Разложил пять черных, отливающих серебром, драгоценнейших шкурок баргузинского кряжа. Вот он, царь пушных зверей! Нет в мире лучшего меха. Охотники не сводили глаз с этих черных, шелковистых, с голубым подшерстком мехов. Длинная блестящая ость сверкала и искрилась в неровном свете костра.
— Держи, Ганька! — Король отбросил парнишке лучшую черную шкурку. — А это тебе, Максим… Мне пусть достанется вот эта красуля.
— He-о, тала, ты эту бери, — Магдауль отдал свою шкурку, она была несомненно выше качеством, чем та, что взял себе Король.
— Ладно уж, Волчонок, с тобой, брат, не сговоришься. Ты уж такой и есть — себе чего похуже.
…Путь был тяжелый и опасный. Ведь велик Байкал и страшна вода под тонким льдом.
Глухой ночью, на седьмой день, Магдауль с Ганькой добрались до Онгокона.
Волчонок подошел к окну и потихоньку, чтоб не испугать родных, постучался. А Ганька стоит на крыльце и улыбается…
Глава двенадцатая
Ганька ловкач. Пока мама Вера в радости тормошила бабая, подскочил к сестренке и — целовать!
Волчонок терпеливо ждал, когда сын отдаст ему Анку, а сам не сводил глаз с суетящейся у плиты Веры.
— Смотри, бабай, какая она у нас!
Волчонок сначала опешил, как брать такую кроху? Потом неумело трясущимися грубыми руками взял Анку и припал к ней.
Анка со сна куксилась и забавно махала ручонками.
«От нее пахнет Вериным молоком, и вся какая-то мягкая, будто соболюшечка!»
Глаз не сводит Магдауль с дочки.
— Слышь, Волчонок, царя Николая сбросили, — словно сквозь сон, доносится до него. Сначала смысла Вериных слов не понял, все еще не мог оторваться от дочки.
— Слышь, царя-то не стало, — повторила Вера.
Магдауль уперся удивленными глазами в нее.
— Умер?
— Нет, прогнали с престола… Теперь на его месте какой-то Керенский сидит…
Волчонок ничего не может понять. «Смеется Вора?.. Да нет, лицо строгое».
— А как без царя жить?..
Вера улыбнулась и пожала плечами.
— Нашел у кого спрашивать. Вот Иван Федорович растолковал бы!
— А Кешка где?
— На Покойниках.
Вдруг на Магдауля навалилась такая усталь, что не может он до стола дойти.
Вкусно пахнет жареной рыбой.
После
Первым встретился у рыбодела Гордей Страшных.
— Э, паря! Здоров, Волчонок!.. С промыслом!.. Слышал? Царя-то сбросили?!
— Ой-ей-е, Гордей, понять не можно!.. Скажи.
— Чего понимать-то, Николу проперли!.. Тут и наша подмога была! Только одним худо — народ будто очумел. Туз-то с Филимошкой удрали от меня… Говорят: «В монастырь идем грехи отмаливать!» Шел бы, Волчонок, ко мне рыбачить.
— Ладно, думать будим.
Гордей мотнул головой и убежал. Тоже спешит куда-то.
У крыльца купеческого дома на четвереньках ползает пьяный Макар Грабежов.
— У-у, ссуки!.. Радуйтесь… милостивца… государя нашего!.. На батюшку руку подняли!.. Пр-ридет… кровью будете плакать!.. С-суки неверные!..
А Тудыпка стоит на крыльце, смеется и про себя поет:
Я Лозовского приказчик, Рубь в карман, копейку — в ящик. Приходи ко мне, Цицик. Разудалый я мужик.У Тудыпки в нынешнем году уже две сетевые лодки пойдут в море… Десять рыбаков своих.
Для него есть царь, нет его — все равно… лишь бы у власти был господин Керенский.
…Сегодня Вера с Магдаулем принимали гостей. После шумной и веселой гулянки все разошлись по домам. Лишь Кешка с Улей остались.
Женщины — все о родном Бирикане: не остановишь их! Кеша, уже одетый в тулуп, топтался у дверей.
— Ну, Уля, поедем. Надо дать покой людям.
— Хоть бы наговориться-то. Опять увезешь на Покойники, усадишь за починку сетей.
— Я ж толковала тебе, — Вера качает зыбку. — Не вылетай замуж за рыбака.
— За кого же вылетать-то? Я ж его, чертушку, чуть не с детства люблю!
— Помню, помню, — Вера рассмеялась, отошла от зыбки. — Еще девчонкой все пела… Ужо чичас…
— Я сама!.. — Уля вскочила, заспешила:
. . . . . . . . . . . . . . . . . Тебе, мать, не поймать Серого утенка. Тебе, мать, не узнать Моего миленка!Вера звонко перебила:
Я поймаю, я поймаю Серого утенка. Я узнаю, я узнаю Твоего миленка!А Ульяна, отбивая дробную чечетку, захлопала в ладоши: