Подлинная история одного криминала

Юрий Дружников

Подлинная история одного криминала

Молодому американскому пушкинисту недавно удалось обнаружить в архивах Центрального разведывательного управления неопровержимые доказательства ошибки российских средств массовой информации, сообщивших населению о дуэли Пушкина.

Как теперь совершенно точно установлено, дуэль действительно состоялась. Но на самом деле солнце русской поэзии выстрелило первым. Дантес, наемник враждебных западных сил, упал.

– - Браво!
– - воскликнул поэт и подбросил вверх пистолет, а за ним шляпу.

Дантес

– - Погодите радоваться, -- мрачно сказал Дантес, превозмогая боль.
– - Я сделаю свой выстрел.

Он поднял свой пистолет и выстрелил. Пушкин упал, легко раненый в руку. Солнце русской поэзии никуда не закатилось и продолжало светить.

Папаша Геккерен будто чувствовал: отпросившись пораньше с работы в Нидерландском посольстве, он дежурил возле лесочка на Черной речке, где происходила дуэль, и привез своего приемного сына в карете домой.

Дантес начал умирать.

Узнав о дуэли, царь Николай Павлович распорядился Пушкина по закону судить справедливым судом, а после суда повесить. В народе стало известно, что нашего любимого Пушкина будут вешать, и толпа стала требовать, чтобы его повесили за ноги, дабы поэт живым дольше любезен был народу.

Дантес умирал долго, а Пушкин сидел в камере, раскладывал пасьянсы и палил из пистолета в угол: на случай, если Дантес выживет, тренировался. Наталья Николаевна говорила дома, что едет к подруге, а сама таскала Дантесу морошку. Она подолгу сидела возле его кровати с надеждой и ожиданием, а Дантес показывал ей на свой тяжело раненный живот и, разводя руки в стороны, отрицательно качал головой.

В свободное от Дантеса время Наталья Николаевна носила Пушкину передачи в тюрьму и подолгу стояла в очереди у окошечка в воротах Петропавловской крепости, чтобы передать ему теплое белье и сухари. Но независимые судьи вынесли решение повесить Пушкина до вынесения приговора. Тогда Наталья Николаевна надела свое лучшее платье и поехала в Зимний дворец. Там она у входа упала на колени и так на коленях дошла до покоев императора.

– - Делайте со мной, что хотите, Ваше Величество, -- сказала она царю, -- но умоляю: не вешайте моего мужа.

Николай Павлович подумал и сказал:

– - Поэт в России больше, чем поэт. И поэтому вешать их, поэтов, весьма целесообразно. Однако от этого возникает шум на Западе. А я как раз собираюсь ехать лечиться в Баден-Баден. Зачем мне там эти хлопоты тут? Пускай Пушкин вместо повешения едет в деревню, свободно, но под надзором и там подумает над собой.

Едва Пушкин уехал, царь попросил у Бенкендорфа ключ от квартиры на два часа, сел верхом и поехал за Натальей Николаевной. А она была подле умирающего Дантеса. Тогда Николай Павлович сказал:

– - Пускай скорей умирает, а то Бенкендорф дал мне ключ от своей квартиры только на два часа.

Между прочим, Гоголь тогда гулял по Иерусалиму и вслух читал палестинцам Пушкина на идише в переводах Надежды Константиновны Крупской.

А в Михайловское, где Пушкину работал над собой, позвонил

– - Все, Саша! На Руси явилось новое могучее дарование -- Лермонтов.

На что Пушкин ему возразил:

– - Ты что, Виссарион, забыл? Я -- это, блин, наше все. А раз я все, больше никаких могучих дарований быть не может.

Но Белинский попросил:

– - Уважь его! Лермонтов -- наш человек, он к тебе уже скачет. Окажи содействие. Введи в литературу, как ты ввел Гоголя.

Тут к Пушкину постучался в дверь молодой поэт Лермонтов. Он принес стихотворение "На смерть Дантеса".

– - Ну, читай, коли пришел, -- нахмурился Пушкин.

– - "Погиб Дантес, невольник чести...", -- начал с выражением Лермонтов.

Пушкин не стал стихотворение слушать, выхватил бумагу из рук Лермонтова, разорвал на клочки и растоптал.

– - Тебя как звать?
– - спросил Пушкин.

– - Миша, -- отвечал Лермонтов.
– - У меня дома еще копия есть. Для самиздата...

– - Это ты, Мишель, зря написал. Обижаешь! Кто у нас невольник чести? Я! Кто наше все? Тоже я. А ты: "Дантес... Дантес...". Больше так не делай, а то не пущу в литературу русскую, будешь классиком чеченской.

Сидя в деревне, Пушкин принялся переписывать "Евгения Онегина", справедливо решив, что произведение социалистического реализма должно правдиво отражать как, с одной стороны, жизнь, так и, с другой стороны, указания Третьего отделения. А посему беспартийному тунеядцу Онегину не следует убивать правильно понимающего задачи романтизма Ленского. Раз сказано наверху, что поэт в России больше, чем поэт, то пускай Ленский убьет Онегина, тем более, что все равно Евгений -- человек лишний. Всех лишних людей надо лишить жизни, и, когда придет настоящий день, проблемы лишнего человека не будет. Пускай потом Тургенев и Гончаров пишут про что-нибудь более важное. Ленский женится на Татьяне, потому что она положительнее Ольги. А генерал женится не на Татьяне, а на Ольге -- им, генералам, чем моложе, тем веселей.

Когда Дантес умер и гроб с ним отправили за границу, Пушкин вернулся из заточения в своем имении и тоже решил рвануть кое-куда -- других посмотреть и себя показать. Перед отъездом он подарил Толстому сюжет "Анны Карениной", оставшийся за ненадобностью от переделанного "Онегина", Чайковскому вручил либретто "Евгения Онегина" и "Пиковой дамы", а Мусоргскому "Бориса Годунова". Хотел еще забрать у Гоголя сюжет "Мертвых душ" и подарить Шостаковичу, но тут как раз Пушкину дали визу в Париж. Там поэт слился с первой волной белой эмиграции, а когда потеплело, стал ездить в Советский Союз и ходить за твердую валюту в музеи Пушкина.

Всю жизнь Пушкин никак не мог дождаться гласности и перестройки. А когда дождался, увидел, что ждал зря. Теперь вокруг него идет вприсядку краснознаменный ансамбль песни и пляски пушкинистов, которых он кормит, а сам Пушкин безмолвствует.

2001,

Дейвис.