Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
Шрифт:
плоды: 25 мая 1875 года Эмиль д’Одиффре просит разрешения ей представиться. “Са-мая
большая радость в моей жизни... самое большое удовольствие, которое я до сих пор
испытывала, потому что это было в первый раз...” - записывает она в своем дневнике.
Ей снится, что Жирофля приглашает ее в дом из клубники. Наяву она вздрагивает от
прикосновения его руки, когда он прощается, покидая их гостиную. Она танцует с ним и
испытывает наслаждение, когда он обнимает ее за талию.
пошлый флирт, который был у нее в Спа, здесь может, да что там говорить, должно
закончиться браком. Семья уже заранее согласна на него, на Мусю смотрят, как на невес-
ту, поощряют к решительным действиям, она же краснеет и против воли ведет себя, как
влюбленная девчонка. Она не влюблена, она все время анализирует свое чувство, но ей
нравится сам ритуал ухаживаний.
“Мне было приятно, когда он сжал мою кисть в танце, а потом, когда мы шли - мою руку.
Могу сказать, что мне даже очень понравилось. Но я не могу положить голову ему на
плечо... Знаете, по секрету, только моему дневнику скажу: мне страшно хотелось это
сделать. Ну и что? Я же обещала говорить все”. ( Неизданное, запись от 11 июля 1875
года.)
Но когда кавалер переходит в наступление, когда на празднике в городском саду,
вальсируя, увлекает ее в дальний угол сада , подальше от людских взоров, где пожимает
руку и намеками, загадками, движением губ дает понять, что любит ее, она внезапно ста-
новится холодна. Нет, она не пугается, она просто соблюдает дистанцию в чувстве, види-
мо, присущий ей анализ, в котором виноват ее дневник, не дает ей возможности отдаться
этому чувству.
“Ничего серьезного, я для него то же, что и он для меня. Я немного обижена. Имею ли я
право требовать от него больше, чем могу дать сама? В конце концов! Нам двадцать
четыре и шестнадцать, мы красивы, нам весело. Чего же еще? Я подозреваю у этого суще-
ства дурные мысли, он хочет заставить меня сказать, что я люблю его, а затем отойти от
меня. Я не доставлю ему этой радости.” (Неизданное, запись от 11 июля 1875 года.) И в то же время постоянные мысли о мужчине, как о телесном, а не духовном объ-екте:
“Я хотела танцевать, чтобы... чтобы... очень трудно произнести, чтобы коснуться
мужчины.” (Неизданное, запись от 29 октября 1875.)
И, наконец, у нее прорываются такие слова, что прозорливый читатель может дога-даться, о чем она на самом деле думает:
“Если бы я была мужчиной, а он - женщиной, я бы избавилась от этого каприза, и я
уверена, что очень скоро он бы мне надоел, но я - женщина, барышня. И не имея возмож-
ности поступить, как мужчина, я называю этот каприз словом, которое ему мало подхо-
дит, я называю
ноября 1875 года. Менее чем через месяц, ей исполнится семнадцать лет.)
А пока Одиффре, по ее мнению, обращается с женщинами так, как она хотела об-ращаться
с мужчинами. Она думает о Джойе, и эта содержанка привлекает ее своими ма-нерами и
свободным обращением с мужчинами. Она хотела бы быть такою же свободной, ведь на ее
глазах итальянка покорила двоих мужчин, герцога Гамильтона и Эмиля д’Одиффре,
которые для нее оказались недоступны.
“Мужчина может себе позволить все, а потом он женится, и все считают это вполне
естественным. Но если женщина осмеливается сделать какой-нибудь пустяк, я уж не гово-
рю, чтобы всё, на нее начинают нападать. Но почему так? Потому что, скажут мне, ты еще
ребенок и ничего не понимаешь, у мужчин это..., а у женщин это... совсем по-другому. Я
это прекрасно понимаю, могут быть дети, но часто их и не бывает, есть только... Мужчина
– эгоист, он разбрасывается во все стороны, а потом берет женщину целиком и хочет, что-
бы она удовлетворилась его остатками, чтобы любила его изношенный остов, его испор-
ченный характер, его усталое лицо!.. Я не осуждаю плотские удовольствия, но нужно, что-
бы все было прилично, чтобы “ели только, когда голодны...” А они считают самок женщи-
нами, говорят с ними, проводят время у них, а те обманывают их, издеваются над ними, жалкие мужчины... Как? Они не переносят, если у их жен появляются кавалеры, а сами
совершенно спокойно говорят о любовниках своих любовниц!” (Неизданное, запись от 27
сентября 1875 года.)
Она, конечно, противоречит сама себе; еще совсем недавно она мечтала, чтобы именно
поживший мужчина стал ее мужем и другого она себе не представляла, но сейчас она
повзрослела, она уже думает о равноправии женщины, о равноправии полов, в чем
значительно опережает свое время, она возмущается тем, что женщине не позволено все
то, что позволено мужчине. Она вообще на протяжении всей своей короткой жизни будет
много думать об этом, и добиваться этого равноправия в жизни, в искусстве.
Она прогуливается с Одиффре по набережным Ниццы и ей нравится, когда прохо-жие
разглядывают их. Безусловно, в прогулках их сопровождают мать и тетя. В дневнике она
называет его “Удивительным” и записывает их несколько абсурдистские диалоги:
“Удивительный, но глупый Эмиль д’Одиффре и белокурая или русая мадемуазель
Башкирцева встретились на вилле “Ля Тур”.
– Милый ангел, абрикосы зреют, - сказал Одиффре.