Подлое сердце родины

Силаев Александр

— Что в папке? — спросил Гера.

— Откуда мне знать? День пока не настал. Если придет, открой эту папку. Я тебе разрешаю.

— А как я узнаю, что это действительно черный день?

— Ничего, поймешь, — сказал Игорь. — Такое сразу понимается… По коньяку?

Он вынул из шкафа пару хрустальных рюмок.

Сдвинув клавиатуру, присели за стол.

— Пей, Гера, и гордись… это, чтоб ты знал, последняя нормальная бутылка на весь район.

—

Что же пьет местное население?

— Они, — сказал Игорь, — много чего пьют. Всего не упомнишь. Но тебе не советую.

Из дорожных сумок вынули закуску. В герином багаже, кроме всего прочего, булькала бутылка водки.

— Извини, я тебя обманул. Это не последняя. Последняя у тебя…

— Давай оставим на завтра?

— Давай, — согласился Игорь. — Если завтрашний день наступит, нам наверняка захочется выпить. А сейчас — наверх. Пора за работу. Будем собирать информацию.

— Это как?

— Очень просто: наливай да пей.

— Снова? — испугался Гера.

— А что делать? — вздохнул Игорь. — Тяжело, но придется. Другие способы нам временно недоступны.

Хозяйка квохтала, собирая на стол.

В окружении соленых огурчиков и грибочков стояла подозрительного вида бутыль.

— Это можно, — шепнул Игорь, — всего-навсего мой же спирт.

Они аккуратно сели на шаткие табуреты. Настасья, хрустнув огурцом, сразу же подняла тост:

— За сугрев нутра, мужики!

— И тебе того же, старушка, — ласково сказал Игорь. — А помнишь, Настасья, летом у тебя нерусский жил.

— Это Манард, едрить его, что ли?

— Он самый. Что с ним стряслось?

— Так он в лес подыбал. Там его и жахнули. Ну и все… Подох как миленький твой Манард.

— А кто же его?

— Масоны, видать. Они у нас, едрить, совсем одичали. Да ты сам, миленький, посуди: кто же, кроме них, мериканского полковника жахнуть осмелится?

Гера чуть не подавился бабкиным спиртом.

— Картину не гони! — рявкнул Игорь. — Ты мне, старая сука, понтоваться-то завязывай! Я тебе, блядина, на хер уши поотстреляю! Ты хоть отсекаешь, срань, кто с тобой базары ведет?

Гера, не скрывая удивления, скромно блевал в углу. И так он блевал, и эдак, но удивления скрыть не мог.

— Так бы сразу и говорил, — сказала Настасья. — А то, миленький, ходишь вокруг да около, как дурак, я тебя понять не могу.

— Так кто убил полковника Джона Мейнарда? — сладко повторил Игорь.

— Пиндар, едрить его. Он у нас заезжих не любит. Как увидит — цап за ляжку, и давай дальше.

Хоть свинья, да все-таки патриот. А назюкал его Евсей. И Манард, едрить его, сам дурак. Чё баламутил-то, мериканская его рожа? В один двор зайдет, душу травит, в другой зайдет, как говном польет… Ходит и ходит, словно стыд позабыл. Нехристь он, едрить его в селезенку. Сам посуди, миленький: чем здоровому мужику не живется? А он шастает, как дите малое, и вопросы срамные задает.

— Какие вопросы? — спросил Игорь.

— Дурацкие, — сплюнула Настасья. — Приходит, бывало, и бередит: как, мужики, жужла замутить? А божью росу? Мужики чуть дуба не дали от такой срамоты. Он, дурак, хотел им за это денег всучить. Сам посуди, кто за деньги-то купится? Вот и жахнули его, дурака, чтобы душу не бередил.

Сектант и педрила

Пробуждение было муторным.

Игорь зашел в его комнату без стука и приглашения.

— Как отвратительно в России по утрам, — сказал он вместо приветствия.

— Да, — кивнул Гера. — Жизнь скучна и омерзительна.

— Не все потеряно, брат, не все потеряно… Помни: за нами стоит Москва, а значит, нам есть куда отступать. Сейчас мы выпьем, и я спрошу тебя о главном.

— Спрашивай сразу.

— Хорошо. Ответь мне: мы соратники или попутчики?

— Мы соратники, — сонным голосом сказал Гера.

— Я знал, что ты не откажешь. Наливай, лейтенант.

— Кто? — удивился Гера. — И зачем это наливать?

— Если мы вернемся живыми, тебе дадут звание лейтенанта, — сказал Игорь. — Это не так легко, но я проведу через отдел кадров. А налить надо по двум причинам. Во-первых, традиция: перед атакой русские надевали белую рубаху и ничего не ели, но опрокидывали чарку за царя и отечество. В смертельный бой, лейтенант, просто так не ходят. На этот счет есть личный приказ Суворова. Во-вторых, приказы старших по званию не обсуждаются.

— Перед смертельным боем?

— Пустяки, — сказал Игорь. — Я дам тебе пистолет, и мы нейтрализуем двух уродов по форме цэ-эф один.

— Это сложно?

— Да нет. Это простая форма: физическое устранение любыми средствами, невзирая на давность вины и проблемы для исполнителя. Традиционная форма для многих служб. Например, для «Моссада».

— Мы будем убивать кого-то живого?

— Разумеется, лейтенант, — улыбнулся Игорь. — Убить мертвого не может даже лучший из мастеров.