Подменный князь

Апраксин Иван

А какова степень этого контроля? И самое главное: а кто, собственно, контролер?

Впрочем, мир, в котором я находился, не располагал к долгим размышлениям. Завтракать тут было не принято, так что, умывшись, мы вместе с Любавой со всеми погрузились на струг, а к середине дня из-за поворота реки показался Киев.

* * *

Со всех кораблей нашей флотилии раздался дружный рев – это разноплеменные воины на своих языках выражали чувства по поводу достижения цели путешествия. В криках было торжество, боевые кличи и радость скорой наживы. А в том, что нажива будет богатой, сомневаться

не приходилось – раскинувшийся на берегу Днепра город выглядел не только большим, но и явно зажиточным.

Как ни были скудны мои воспоминания из школьного курса отечественной истории, все же я сразу вспомнил о том, что именно Киев долгое время являлся главным перевалочным пунктом на важнейшем торговом пути «из варяг в греки», то есть из Северной Руси и Скандинавии в Константинополь – столицу Византийской империи.

Сейчас я в этом наглядно убедился. Длинные деревянные причалы со сходнями, растянувшиеся вдоль реки, свидетельствовали о том, что здесь бывает много судов, а деревянные склады, закрывшие весь город со стороны берега, указывали на то, что товаров в Киеве хранится немало.

Да и сам город, спускающийся к воде, был как на ладони. В центре – бревенчатый терем киевского князя, в два этажа, с двускатной красного цвета крышей, с крыльцом, укрытым навесом. Вокруг терема – высокий частокол, огораживающий двор значительных размеров. Правда, во двор также выходили двери хозяйственных построек – конюшни, птичника, хлева, так что прямо перед княжеским крыльцом вовсю резвились куры, гуси, и сильно пахло конским навозом.

Несколькими днями раньше мне не удалось увидеть поместье Хильдегард, уже сожженное дотла ко времени моего появления, но позже я убедился в том, что принцип построек был однотипным: каждое жилье, будь оно княжеским, боярским или купеческим, представляло собой замкнутый хозяйственно-оборонительный комплекс. Высокий частокол и мощные бревенчатые стены построек защищали от вора или неприятеля, а внутри было сосредоточено все для ведения жизни: жилые помещения, хлев для разнообразного скота, птичник, склады продуктов и даже колодец.

Все в городе было организовано для частной жизни, таким образом, чтобы улица играла лишь строго коммуникативную роль, то есть места, по которому можно пройти или проехать из одного пункта в другой, не более того. Это уже гораздо позже улица изменила отчасти свое назначение и стала тем, чем является улица в центре современной Москвы – местом, где можно людей посмотреть и себя показать.

А здесь, в древнем Киеве людей смотрели и себя показывали только в домах и во дворах, окруженных частоколом.

Впрочем, все это я рассмотрел и осмыслил уже потом, а сейчас мы с Любавой сидели в струге и во все глаза смотрели на открывшийся перед нами город. Воины вокруг нас кричали что-то грозно-воинственное, предвкушая победу, кровь и добычу, а мы гадали о том, что станет теперь с нами.

Общий вид города был для меня непривычным. Не так выглядят современные города, и не такими видел я древнерусские города на школьных картинках. Через несколько секунд я понял причину этого: здесь не было храмов с их куполами и колокольнями, которые неизменно присутствуют во всех знакомых нам городских пейзажах. Тут их не имелось – город был плоский, и это сразу напомнило мне о том, что я нахожусь в языческом мире. Со всеми, как говорится, вытекающими отсюда последствиями,

которых я к тому времени уже успел увидеть немало…

В виду города на стругах подняли паруса – прямоугольные полотнища, раздуваемые ветром. На каждом парусе были крупно нарисованы в красках боги – покровители данного корабля. На нашем – трехголовая гидра: Ведява, Вирява и Масторава, на соседнем – рогатая богиня Мокошь, с выпученными глазами, а над стругом конунга Вольдемара взвился квадратный парус с изображением грозного Перуна – с серебряной головой и золотыми усами, торчащими в разные стороны.

Паруса подняли, видимо, специально для устрашения неприятеля. Из города нас, несомненно, сразу заметили: с реки видно было, как забегали по улицам группы людей, как поскакали всадники от княжеского терема. А еще через несколько минут послышались пронзительные звуки длинных дудок, которыми местные музыканты призывали рать готовиться к сражению.

Как мы узнали впоследствии, о движении войска Вольдемара здесь знали заранее, и, конечно, загодя готовились к отражению врага. Казавшаяся нам хаотичной суета в городе очень быстро сменилась вполне очевидной боевой готовностью. На берегу у пристаней появились сначала первые группы сторожевых воинов, а затем подошла основная дружина – все пространство от частоколов окраинных домов и усадеб до причалов у воды запестрело разноцветными одеяниями, блеском ратных доспехов и круглыми красными щитами. День выдался солнечным, и ярко сверкали шлемы дружинников киевского князя Ярополка.

Наши струги остановились, гребцы табанили веслами воду, удерживая суда напротив города. Все вместе с обеих сторон выглядело как демонстрация силы и грозных боевых намерений.

Вольдемар, вставший на носу своего корабля, смотрел на Киев, разглядывал собравшееся войско и самого Ярополка, не замедлившего вскоре появиться на коне, в боевом облачении и в красном плаще – таком же, как у сводного брата.

Братья смотрели друг на друга, разделенные расстоянием метров в сто пятьдесят. Ярополк на своем коне подъехал к самому краю пристани, а Вольдемар едва ли не свесился со струга, стараясь получше рассмотреть своего врага.

О чем они думали в те минуты, не слушая грозных криков своих собравшихся воинов и пения дудок, возвещавших скорую битву?

Может быть, они вспоминали детство, проведенное вместе в тереме князя Святослава?

Наверное, они были друзьями и вместе бегали по двору, забирались на кромку высокого частокола, окружавшего родительский дом?

Они вместе росли, вместе учились воинским искусствам, и может быть, даже вместе мечтали о том, о чем мечтают от века все мальчишки по всему лицу земли: о подвигах, о завоеванных богатствах, о славе.

Только один из братьев был законным сыном князя Святослава, а второй – тоже его сыном и даже признанным, но рожденным не от жены, а от ключницы. Святослав не делал разницы между своими сыновьями, они воспитывались вместе и поровну пользовались его любовью. Оттого и мечтали вместе, сидя, тесно прижавшись друг к другу на красном княжеском крыльце. Однако погиб отец – Святослав, наступила для братьев взрослая жизнь, и пути их разошлись: один брат стал князем киевским, а второй…

Второй осознал внезапно, что он – лишь сын ключницы, потому что у великого князя Святослава может быть только один законный наследник.