Подменыши
Шрифт:
– Свобода – это осознанная необходимость, – сказала Белка, выпуская изо рта тонкую струйку дыма.
– …Хотя, вообще-то, – продолжил свою мысль Эльф, – полной свободы нет ни у кого и ни у чего. Все материальное – изначально не свободно, поскольку свойства материи ограниченны.
– А я думаю, что человек свободен только тогда, когда он действует по любви, – неторопливо произнес Йон. – Не тогда, когда хочет что-то получить или избавиться от страданий, а именно по любви.
– Тогда это
– Я согласен быть в такой зависимости.
Все задумались, пелена дыма над диваном сгустилась.
– Наш черный брат прав, – сказала Белка, словно бы разговаривая сама с собой. – Прав, как… Не знаю… Как первый снег прав… Как звездопад…
Как солнце…
– Как смерть… – закончил Сатир.
Все погрузилось в покой и тишину. Струйки дыма скользили и переливались в воздухе, словно стебли трав под ветром. Их мягкие, невесомые движения навевали спокойные мысли и приятные воспоминания.
И, уже стоя в коридоре, Йон сказал Белке:
– Не знаю, когда я теперь вас увижу. Дел много. Думаю, в сентябре мы сможем переправить вас в Дого. А пока ждите.
Начались размеренные, однообразные будни. Белка играла в переходах на гитаре, зарабатывала деньги. Эльф занимался образованием Тимофея.
Сатир безнадежно томился. До поры он терпеливо молчал, но как-то ранним утром в начале июля не выдержал, растолкал спящих Серафиму и
Эльфа и зашептал:
– Люди, лето в разгаре. Июль! А мы здесь… Пошли отсюда! Ведь не для того мы живы, чтобы вот так жить, а? Пошли!
Осторожно, чтобы не будить до срока Тимофея, они собрали еду и скудную одежду.
– Тима! – тихо потревожили мальчика. – Пошли.
– Куда? – с трудом открывая глаза, спросил Тимофей.
– Ну, пока вперед, а там видно будет.
Электричка три часа пела им свою монотонную песню, качала, баюкала.
На одной из безлюдных станций Сатир разбудил свою команду и вытолкал на горячую полуденную платформу.
– Чуть не проспали!
– Господи, что ж за спешка такая… – пробурчал Тимофей, зевая и оглядываясь.
Вокруг нежились под солнцем шуршащие и свиристящие поля, изогнутые перекатами холмов и оврагов. Вдали, у самого горизонта, виднелась темная каемка леса. Зашипели, закрываясь, двери, электричка отошла от платформы, и путешественники остались одни. Пахло разогретыми шпалами и полевой травой.
– Просторно-то как! – воскликнула Белка, потягиваясь. – Есть где разгуляться!
– Это в тебе, не иначе, кровь предков говорит! – язвительно бросил
Эльф. – Тоже широкие были натуры.
– Молчи! А то ты мне сейчас за Куликово поле ответишь!
– И за стояние на Угре, – подсказал Тимофей.
– Да-да, и за Угру тоже!
– Выучил на свою голову, – сокрушенно
Сатир взвалил на спину рюкзак и скомандовал:
– Все, хватит междоусобной вражды. Русский с татарином – братья навек. Пошли.
Они шли до самого вечера. Переночевали на опушке соснового леса, а с рассветом вошли под его высокие своды, будто в древний храм. Запахло смолой, звук шагов заглушил толстый слой опавшей хвои.
Путешественники примолкли, разговаривать не хотелось. Хотелось смотреть, дышать и молчать.
Чем дальше шли в чащу, тем тоньше и незаметнее становилась тропка, больше хлюпало под ногами. Вскоре по обеим сторонам тропы легла неверная болотная зыбь, затянутая ряской. Из-под воды, словно руки болотных чудовищ, торчали серые коряги. Ржавая осока густо росла везде, где был хоть краешек твердой земли. Большие лягушки тяжело плюхались в воду при их приближении, покрывая рябью ровную гладь.
Солнечные блики лежали на черной маслянистой воде в разрывах ряски.
– Сатир, ты хоть объясни, куда ведешь-то, – скорее с интересом, чем с тревогой спросила Белка.
– Лишние знания не делают человеческую жизнь длиннее, – не оборачиваясь, ответил тот.
– Хорошо, я постараюсь запомнить. А все-таки?..
– Домой.
– Хорош дом… Скрывает что-то, мерзавец, – сказала Белка, обращаясь к остальным.
Прошло часа два, и тропинка совсем исчезла. Лес превратился в болото, деревья стояли здесь совсем редко, под ногами непрерывно чавкало. Тяжелые грязные брызги разлетались из-под ног.
Путешественники то и дело оглядывались. И то, что они видели вокруг, им совершенно не нравилось. Мертвые деревья, пустынность, какая есть во всех болотах. Ворона каркнула, сидя на высоком сухом суку. Крик ее далеко разнесся над топями. Путники почувствовали себя одиноко и потерянно. Тимофей взял Белку за руку.
– Далеко еще? – спросила Белка у Сатирова затылка.
– Нет, не очень. Но впереди самое сложное, так что укрепитесь духом, графиня. Да не устрашат вас преграды.
– А что за преграды вы нам пророчите, виконт?
– О, это будет великолепно! Трясины, гнилая вода, грязь и дорога шириной с детскую ладошку. Шаг вправо-влево – и нас засосет болото.
– Врешь? – с надеждой спросила она.
– Нет, – покачал головой собеседник.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
А дорога меж тем все ухудшалась и ухудшалась. Ноги путников проваливались в грязь уже чуть не до колен, и вырывать их приходилось с громким утробным чавканьем. Вода и ошметки грязи летели во все стороны. Белке было чуть лучше, чем остальным, ей почти не приходилось щурить азиатские глаза, природа позаботилась.