Подметный манифест

Трускиновская Далия Мейеровна

Архаров получил свою должность благодаря графу, а ныне - князю Орлову. Хотя Григорий Орлов уже не был признанным фаворитом, однако братья сохранили немалое влияние, особливо - умница Алехан, кстати говоря, из всех Орловых именно он был любимцем Москвы. И Волконский тоже должностью московского градоначальника был обязан Григорию Орлову. Они вдвоем, Волконский и Архаров, неплохо с этим городом управлялись - вон, и Варварка вся уж в фонарях, и переулки. Было бы несправедливо, коли из-за очередной петербургской революции Москву лишили бы двух таких рачительных хозяев.

А той чумной осенью и те

немногие фонари, что остались целы, не горели…

Архаров не желал вспоминать про особняк во Псковском переулке - но вон же он, особняк Ховриных, стоит, ничего ему не делается! И во втором жилье - окна той самой парадной гостиной, где на возвышении стоят клавикорды, вот только музыки не слышно, нет тут более музыки… но где-то же есть?…

Саша вернулся в карету, обремененный двумя томами, и тогда уж покатили на Пречистенку. На смутное настроение обер-полицмейстера вечный студент не обратил внимания - да и кто когда видел эту тяжелую физиономию с нехорошим прищуром радостной? К ней притерпелись, как притерпелись к тяжелой поступи Архарова, к его внезапной мелкой коротконогой побежке, к неожиданному громкому хохоту, к вспышкам подозрительности. Все то, что при первой встрече смущало новых архаровских знакомцев, его домочадцы и буйный гарнизон Рязанского подворья за два года научились в упор не видеть.

Два дня спустя Волконский получил из Санкт-Петербурга, среди важных бумаг, нечто, прилагаемое к тревожному сообщению из-под Оренбурга в качестве курьеза - причем указывалось, что сие - не оригинал, но верный список с сохранением всех нелепиц оригинала. Он прочитал курьез и послал его с человеком в полицейскую контору, приложив краткую записку. Архарову следовало тоже знать про сей краткий, но сильнодействующий документ.

Архаров же как раз был в кабинете, беседовал со Шварцем. Туда призвали Устина, Абросимова, Тимофея, а Демка с Федькой проскочили без приглашения.

–  Читай, - велел Устину Архаров, дав почему-то сперва курьез.

И тот забубнил нараспев и довольно внятно - за невнятицу Архаров однажды крепко его выругал и посулил батогов.

–  Самодержавного амператора, нашего великаго государя Петра Федоровича всероссийского: и прочая, и прочая, и прочая… - прочитал Устин и недоуменно поглядел на обер-полицмейстера.

–  Читай, читай!

–  «Во имянном моем указе изображено яицкому войску: как вы, други мои, прежным царям служили до капли своей до крови, дяды и оцы ваши»…

Устин замолчал.

–  Ты чего это?
– спросил Архаров.

–  Так помер же великий государь…

–  Полагаешь, послание - с того света? Не бойся, вполне с этого, - утешил Архаров.

–  И ошибок полно, в словах букв недостает…

–  Читай, не рассуждай!

–  «… так и вы послужити за свое отечество мне, великому государю амператору Петру Федаравичу, - тщательно выговаривая ошибки, прочитал Устин.
– Когда вы устоити за свое отечество, и ни истечет ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей вашых. Будити мною, великим государям, жалованы: казаки и калмыки и татары. И каторые мне, государю императорскому величеству Петру Феравичу, винныя были, и я, государь Петр Федаравич, во всех винах прощаю и жаловаю я вас: рякою с вершин и до усья, и землею, и травами, и

денежным жалованьям, и свиньцом, и порахам, и хлебныим правиянтам. Я, велики государь амператор, жалую вас Петр Федаравич…»

–  Все, что ли?
– спросил Архаров.

–  Писано в тысяча семьсот семьдесят третьего году сентября семнадцатого числа, - сказал Устин.

–  Экая филькина грамота, - заметил Демка.
– Рекою жалует, а которой - не сказал. Этак и я кого хошь болотом пожалую.

Архаров усмехнулся, что было понято подчиненными как разрешение обсуждать филькину грамоту.

–  Это доподлинный манифест, - сказал Шварц.

–  Ты почем знаешь?

–  Ваша милость, нарочно такого не наваляешь, - вставил Тимофей.
– От всей дури писано!

–  Совершенно с тобой согласен, - подтвердил Шварц.
– Такое произведение мог изваять только доморощенный гений, не обремененный науками. И не имеющий при себе хотя бы одного доброго советчика.

–  Так-то так, но крестьяне у нас тоже не невтоны и не архимеды, - блеснул случайно застрявшими в голове именами Архаров.
– Они грамотно написанного манифеста, поди, и не поймут, а такое безобразие - как раз им по зубам.

–  Они, стыд сказать, и в церкви половину кондаков и ирмосов не разумеют, куда уж манифест. Манифесты-то редко бывают, а в церковь каждое воскресенье ходят, - подтвердил Устин.
– У нас было - батюшка раз прислушался: что-то не то на клиросе поют. После службы подошел, спрашивает мужиков: вы, чада, повторите-ка внятно, чего пели. Ну и вышло - клирошанам петь «крест начертал Моисей», а они выводят «влез на чердак Моисей».

Архаровцы засмеялись.

–  Как им понятнее, так и пели. Семнадцатого сентября, Устин? Месяц, стало быть, исполнился сему манифесту. Теперь - что его сиятельство прислал, - Архаров передал Устину записку.

–  «Николай Петрович, по последним сведениями, сей злодей, заняв некоторые малые крепости, движется к Оренбургу, имея взять его в осаду, - прочитал Устин.
– Извольте вечером быть у меня».

–  Оренбург?
– шепотом переспросил Тимофей.
– Так для того ж армия, поди, надобна?

–  Изволю, - буркнул Архаров.
– Такие вот филькины грамоты. Бунт, братцы, и нешуточный.

–  Оренбург, ваша милость, далеко, - сказал Демка.
– У меня там крестный служил, я знаю.

–  Ближе, нежели ты полагаешь…

Сказав это, Архаров взглянул на Шварца - и убедился, что немец уже ждал его взгляда.

Как тогда с Волконским, так и сейчас со Шварцем они подумалит об одном: Москва внутренне всегда готова к бунту, а тут еще и повод самый что ни на есть благородный - возвращение государя, коему по закону принадлежит престол.

–  Что скажешь, Карл Иванович?
– спросил Архаров.

–  Мы ныне на пороховой бочке восседаем, - подумав, отвечал немец.
– Но, как невозможно съесть жареного поросенка, разом затолкав его в рот, а лишь разрезая на приличные куски, так и не следует видеть в наших здешних возможных пособниках самозванцу некий сплоченный отряд, а разделить их как бы на роды войск, и с каждым управляться особо.

–  Ну, давай, дели!

Немец ничего не ответил.

–  А ну, кыш все отсюда, - догадавшись, сказал Архаров.