Поднимается ветер…

Апраксина Татьяна

— Генерал Эннинг был вызван в свое владение две седмицы назад, по семейным делам. Потребуется не меньше девятины, чтобы он вернулся и добрался до границы с Сауром, — сказал казначей. — Если положение позволяет дождаться его возвращения…

— Не позволяет, — отрезал король. — Я принял решение и не изменю его. Господин Тиарон, завтра с утра я ожидаю герцога у себя. Счастливо оставаться, господа! Вы глубоко разочаровали меня своим упрямством и недальновидностью. Может быть, его величество ждал, что его последние слова вызовут хор покаянных извинений, но в Золотом кабинете воцарилась полная тишина. Ивеллион II, милостью Сотворивших король Собраны, проследовал к выходу. Гвардейцы распахнули перед ним тяжелые деревянные двери с золотыми гербами и королевским девизом «Верен себе!». Придворные расходились молча, не глядя друг на друга.

3. Собра — Беспечальность — Саур

Саннио уже

видел герцога и мрачным, и рассерженным, и обеспокоенным; ему казалось, что он уже привык и научился вести себя в каждой ситуации так, чтобы приносить побольше пользы и поменьше вреда. Однако, когда он обернулся и увидел за плечом высокий серый призрак с неописуемым и непостижимым выражением лица — с таким, наверное, собираются прыгнуть со скалы в воду, — юноша все же выронил свиток, который читал, и опрокинул чашку. С утра дядя уехал во дворец и вернулся только после обеда. Саннио знал, что Гоэллон не слишком любит посещать своего родственника-короля, и чем дальше, тем меньше ему нравятся эти визиты. По некоторым обмолвкам слуг племянник знал, что раньше король хотел видеть своего первого советника и предсказателя каждый день, но в последнее время ситуация изменилась. С весны между родичами будто черная змея проползла. Однако ж до сих пор с подобным видом герцог из дворца не возвращался. Гоэллон прошел к столу, за которым сидел Саннио, небрежно сдвинул ворох свитков с края и уселся боком. Провел пальцем по лужице молока, начертил некий вензель, потом уставился на племянника. Юноша поднял голову и тоже посмотрел в лицо, мрачное, как небо перед грозой. Будь кожа у герцога посмуглее, он вполне сошел бы за изображение Противостоящего, как его рисовали на старых фресках: длинные светлые волосы, серебряный блеск в глазах, сардоническая усмешка. Не хватало только багряно-алого одеяния и пламенного ореола.

— Что случилось? — спросил, наконец, Саннио. — Что-то плохое? «Король умер? — подумал он. — Или еще что-то… хуже?». Герцог тряхнул головой, словно разбуженный не вовремя, потом зажмурился и провел руками по волосам от висков к затылку — привычный жест. Открыл глаза — в них больше не плескалось расплавленное серебро, а остывал обычный серый дым. Губы неловко дрогнули, чуть смягчаясь.

— Вероятно, плохое, мой дорогой племянник, — Гоэллон дернул плечом. — Я вынужден уехать на север. На пару девятин, не меньше.

— Вы? — Саннио понял, что его в компанию не возьмут, и огорчился донельзя. — Опять?

— Да, действительно… опять, — дядя усмехнулся. — Это превращается в обычай. Увы, на этот раз мне придется заниматься совсем иными вещами. Его величество король, да продлятся его дни, в бесконечной мудрости своей велел мне принять командование армией.

— Чем? — опешил юноша.

— Армией, Саннио, ар-ми-ей, — герцог потянулся. — Поверите ли, я задал ровно тот же вопрос. Правда, в более подобающей форме. «Простите, ваше величество, возможно, я ослышался? Что я должен сделать?» — Тон был весьма издевательский, да и выражение лица соответственное. — И король мне терпеливо ответил: вы, возлюбленный брат мой Руи, возглавите командование Северной армией Собраны. Хорошо вам, драгоценнейший: вы пока можете себе позволить упасть со стула или открыть рот, как сейчас… А я и этой последней отрады был лишен. Саннио прикрыл рот и принялся лихорадочно обдумывать услышанное. Северная кампания провалилась с таким треском, что, должно быть, все короли династии Сеорнов, а с ними и все прославленные полководцы сейчас проклинали бездарных потомков, наблюдая за происходящим из Мира Вознаграждения. Юноша предполагал, что отец герцога, Ролан Победоносный, уже собирается явиться в виде призрака своему царственному племяннику и устроить тому хорошенькую взбучку, а генерала и маршала Мерресов запугать до паралича. Но почему — герцог Гоэллон?.. В Собране полным-полно генералов, которых и нужно ставить на место опозорившегося маршала.

— Вы даже не военный… — Саннио вспомнил, как сам герцог говорил о своем военном таланте. Может быть, он и шутил, но к армии никогда не имел ни малейшего отношения, это точно.

— Вы-то об этом помните, — вздохнул герцог. — А вот его величество — увы…

— И что же теперь будет? — Юноша вспомнил давешний разговор, и не без ехидства добавил: — Помимо питья чернил и ужина?

— Теперь я буду выполнять приказ короля и выгонять тамерцев с севера, а вы останетесь здесь, — пожал плечами Гоэллон. — Что же еще?

— А вы можете? Ну… выполнить такой приказ? — Саннио почувствовал, что на щеки наползает румянец. Вопрос не из подобающих даже родственнику и наследнику…

— Вы думаете, у меня есть выбор? Вы всерьез предполагаете, что мои возможности и способности имеют какое-то значение? Саннио, с повелениями короля не спорят, даже с подобными. Их просто исполняют. Король приказал мне очистить север от вражеской армии — значит, это

должно быть сделано, и это будет сделано.

— Король уже приказал казнить мятежников… — шепотом сказал юноша.

— Так-так-так, — расхохотался герцог. — Дайте-ка, я угадаю, что вы читали в последние дни. Историю Оганды — верно, дорогой мой малолетний вольнодумец?

— Угу… — Именно это Саннио и читал, и то, что он успел прочесть, ему нравилось. Государство, расположенное на юго-западе от Собраны, казалось ему устроенным куда разумнее родного. Власть монарха там была ограничена не только сводом законов, но и волей парламента, члены которого выбирались народом Оганды. Королева Стефания назначала министров и прочих придворных, но ни одно поистине серьезное решение не могло быть принято без одобрения парламента, который заседал непрерывно. Парламент утверждал и новые законы, а конституция — основной свод законов — оставалась неизменной уже несколько сотен лет. Собранская Ассамблея, которую созывали раз в три года, в сравнении с парламентом Оганды была лишь театром. Король знакомился с пожеланиями подданных, которые зачитывали члены Ассамблеи, а потом издавал указы и эдикты по собственному разумению. Считалось, что король прислушивается к тому, что доносят до него члены Ассамблеи, но, если он не хотел прислушиваться, то никто не мог его к этому принудить. В Оганде все было иначе. Если король или королева хотели принять решение, противоречившее воле парламента, то генералы и чиновники подчинялись парламенту, а не королеве. Правящая династия не навязывала свою волю силой, а находила разумный компромисс с желаниями членов парламента. Порой коса находила на камень, но побеждала воля выборных представителей народа. Это называлось «народоправством», и даже королева Стефания, которая порой ссорилась с парламентом, гордилась государственным устройством и тем, что жители Оганды принимают в управлении страной самое живейшее участие. Саннио вчера прочел ее речь при вступлении на трон. Королева говорила о том, что гордится своим народом, что обещает исполнять его волю, что во всем мире нет столь свободного, гордого и разумного народа, как жители Оганды, мудрость которых равняется, а порой и превосходит мудрость королей… Юноша плохо представлял себе, какая мудрость в вопросах государственного управления может быть у кузнеца или шорника, но люди в Оганде жили лучше, сытнее и свободнее. И еще — любой житель страны, нарушивший закон, имел право предстать перед судом, где защитник и обвинитель спорили перед присяжными о том, виновен ли он. Это касалось даже принцев крови. Королева не могла просто приказать казнить какого-то человека, будь он крестьянин или аристократ.

Будь в Собране все устроено именно так, Альдинг, Бориан и Керо не остались бы сиротами, а войны на севере и вовсе не случилось бы…

— Саннио, хотите жить как в Оганде — переезжайте в Оганду, но пока что мы с вами в Собране. Я — вассал короля, я принес ему личную клятву верности, и не нарушу ее, даже если это будет стоить мне жизни. Так же в свое время поступите и вы, когда займете мое место. Кстати, если вы так заинтересовались историей, то знаете, как установился нынешний образ жизни Оганды. Ну-ка, слушаю вас…

— Было большое народное восстание. Революция. Король Лоренцо был казнен за преступления перед народом, а власть захватил Джулио Финни, бывший лавочник, и парламент. Финни называл себя протектором. После его смерти на престол вернулся сын короля Лоренцо, но перед тем парламент принял конституцию, ограничивающую права монарха, — без запинки отбарабанил Саннио. Все это он учил еще в школе, а теперь узнал много интересных подробностей. — Это было триста лет назад.

— Все верно, — кивнул герцог. — На досуге почитайте рассказы современников Финни. По сравнению с тем морем крови, в котором протектор утопил страну, все наши беды и потери — сущие мелочи, Саннио. Да и между династиями Монтанаро и Сеорнов есть, знаете ли, некоторая существенная разница. Это-то вы должны знать…

— То есть?

— Мир жив, покуда золотая кровь не пролита невинно, слышали об этом откровении святого Андре? До сих пор никто не осмеливался проверять, верно ли это.

— Ничего себе невинно… — буркнул Саннио, вдруг вспомнивший рассказ Альдинга.

Через мгновение он уже кубарем летел на пол вместе со стулом. Больно ударился плечом и затылком. Комната пошла кувырком. Вся правая половина лица онемела, но страшнее было другое: герцог оказался над ним, без труда поднял племянника с пола за плечи и встряхнул, как соломенную куклу. В шее что-то хрустнуло. Сузившиеся серебряно-серые глаза впились в его лицо. Саннио не мог даже зажмуриться, он просто обвис без сил. Первый раз он испытал подобный ужас, почувствовав на себе гнев герцога Гоэллона. Оказалось, что все прежнее было сущим пустяком и незначительными мелочами. Когда он спорил о судьбе детей, когда дерзил по поводу Керо и дрожал, как осиновый лист — все это было несерьезно… а вот сейчас…