Поднятые до абсолюта

Денисова Ольга

На набережной людей было немного, но когда он свернул на проспект Магнитного Камня, ведущий к вокзалу, то сразу почувствовал жизнь города: пыль, шум и толчею. Мама хотела переехать в Славлену, а Йока надеялся, что этого не случится никогда. Город не нравился ему — в нем было слишком людно. Если бы они переехали, он бы точно не смог убегать по ночам из дома и бродить по окрестностям в тишине и темноте — когда не спят только чудотворы, охраняя людей от призраков; когда по самой кромке леса бродит росомаха (Йоке казалось, он несколько раз видел в темноте ее горбатый длинноногий силуэт); когда Исподний мир приподнимает завесу и выглядывает из-за нее горящим, хищным глазом.

Мимо проехал трамвай, гремя колесами, — настоящий монстр Обитаемого мира. Все

двенадцать сидений были заняты, и кому-то даже не хватило места. Двигатель, приводимый в движение магнитными камнями, подвывал от напряжения, особенно на поворотах. Авто, конечно, едет тише, но когда их много, как на проспекте, в ушах стоит непрерывный гул. Йока посчитал, сколько авто одновременно находится в поле его зрения, но сбился на дюжине и оставил эту затею. Извозчиков было явно меньше, да и кому они теперь нужны, если магнитные камни выполняют за лошадей их работу?

На Йоку почему-то оглядывались, хотя он тщательно втягивал руки в рукава куртки. Может быть, люди считали, что мальчику его положения надо ехать на трамвае или на авто? Он внимательней пригляделся к лицам прохожих: нет, аристократов среди пешеходов он не нашел, но небедных людей на улице хватало. А они-то точно могли себе позволить ездить на трамвае.

Ученик Академической школы не нуждался в карманных деньгах, его кормили завтраком и обедом, на занятия и обратно почти всех везли на авто, и расхаживать по городским улицам без сопровождения взрослых им не полагалось. Может быть, люди просто редко видят мальчиков в форме Академической школы, поэтому разглядывают его так бесцеремонно?

Возле Триумфальной арки на площади Айды Очена к Йоке подошел полицейский, регулирующий движение на сложном участке проспекта.

— Молодой человек, с вами все в порядке? — спросил он вежливо, даже подобострастно.

— Вполне, — ответил Йока.

— Вы уверены? Мне не нужно вызвать кого-нибудь, чтобы проводить вас до дома?

Йока посмотрел на полицейского недоверчиво: он что, похож на человека, который не в состоянии сам добраться домой?

— Спасибо, я это сделаю без посторонней помощи, — холодно и вежливо ответил Йока. Отец бы не одобрил такой манеры поведения с простолюдином, и Йока вовсе не хотел подчеркнуть свое высокое положение — ему просто нравилось, что взрослый человек смотрит на него снизу вверх, и он разыгрывал что-то вроде комедии.

— Мне показалось, с вами случилось несчастье, — пояснил полицейский, — у вас одежда испачкана кровью.

— Я просто подрался, — сказал Йока первое, что пришло ему в голову.

Лицо полицейского вытянулось и стало глупым. Йока усмехнулся и пошел дальше. Можно подумать, ученики Академической школы никогда не дерутся!

На вокзале людей было еще больше, под высокими каменными сводами шум толпы усиливался многократным эхом, по выложенному мелкой плиткой полу стучали башмаки, сапоги и сапожки, ботинки, зонтики и трости.

Йока с трудом пробился к кассе и сунул в окошко серебряный полулот:

— До Светлой Рощи. Второй класс.

— До Рощи вторым классом — сто семь гранов [19] , — вежливо ответила противная долгоносая кассирша.

Йока порылся в карманах, нашел медную десятиграновую монету и недовольно кинул ее на мраморное блюдечко. Конечно, ехать вторым классом было не совсем прилично, но денег на первый ему бы не хватило — это стоило не меньше двух лотов.

В поезде на него тоже смотрели с удивлением: Йока ежился под чужими взглядами, прятал руки и старался сохранить гордый вид и прямую осанку. Хорошо, что ехать до дома было всего полчаса.

19

В серебряном лоте 200 гранов.

Когда

поезд остановился на станции «Светлая Роща», кондуктор опустил на платформу раскладную металлическую лестницу и подал Йоке руку, но тот дернул локоть к себе и отстранился. Пальцы болели все сильней, и под конец пути Йока ощущал ими каждый толчок колес на стыках рельсов, как по пути к дому ощущал каждый шаг.

Песчаная дорога от станции бежала вдоль березовой рощи, в глубине которой прятались высокие ажурные ограды садов и парков местных обитателей — здесь жили богатые люди. По другую сторону дороги начиналось Буйное поле — пустое пространство, отделившее людей от Беспросветного леса. Поле было изрезано крутыми оврагами, поросшими дягилем, вздымалось пологими пригорками, на которых летом поднимался густой и высокий иван-чай, кое-где рос низкий кустарник, и только по берегам Гадючьей балки до самого леса тянулся ольшаник. Посреди Буйного поля, на полпути от станции к дому, возвышалась Тайничная башня, построенная больше пятисот лет назад — в 106 году до начала эры света. Она была не единственной в своем роде, когда-то чудотворы возвели по всему Обитаемому миру более сотни таких башен в тех местах, где граница миров истончалась, как в Беспросветном лесу. Некоторые из них разрушились со временем, некоторые были перестроены, и теперь во всем мире осталось только шесть таких башен в их первозданном облике: сложенная из черного камня, башня гиперболой сужалась к верху и венчалась круглой площадкой с зубцами по краям, словно короной. И это был единственный памятник архитектуры возле столицы, который показывали туристам исключительно из окна поезда.

Йока давно облазил все окрестности Тайничной башни, знал каждую кочку Буйного поля, ловил змей в Гадючьей балке и собирал грибы в Беспросветном лесу. Став же постарше, отваживался входить в лес не только днем, но и ночью. И если во всех остальных начинаниях ему находилась компания, то ночью в Беспросветном лесу он бывал в одиночестве, чем снискал глубочайшее уважение ребят, живущих по соседству.

Он шел и злорадно думал сначала о мести Важану и о скандале, который мама устроит в школе, но постепенно мысли его переползли на тактическое решение вопроса: пожаловаться маме он не мог, это выглядело бы слишком по-детски. А она обязательно должна была позвать доктора Сватана, но Йока не признался бы даже самому себе, что больше всего ему хочется, чтобы она ужаснулась, возмутилась, испугалась и… пожалела его. Чтобы она кричала, хватаясь за голову, каким отвратительным и жестоким оказался этот Важан, чтобы она обещала написать жалобу инспектору или подать в суд, чтобы, ожидая доктора, прикладывала к рукам Йоки лед и дула на пальцы — как делала однажды, когда ему прищемили руку дверью. Только это случилось давно, очень давно, Йоке было всего шесть лет. Тогда с ними не было няни, они ездили в гости без нее.

Йока хорошо помнил этот день, верней, он хранил этот день в памяти. Как хранят дорогие сердцу открытки, письма, безделушки. В те времена с ними жила няня — добрая старушка, к которой он был по-своему привязан и к которой относился как к данности, но не ценил, как обычно не ценят данность. Совсем другим человеком для него была мама: он еще в раннем детстве вознес ее на пьедестал и каждый раз, когда она спускалась к нему с этого пьедестала, испытывал трепет и ни с чем не сравнимое счастье. Конечно, пока он был маленьким. Чем старше он становился, тем меньшую потребность в этом ощущал, чувства его притуплялись, пьедестал уже не казался ему столь высоким.

Он очень рано понял, что мама снисходит до него тогда, когда испытывает страх за него — будь то болезнь или какое-нибудь происшествие. Не то чтобы нарочно, скорей бессознательно он стремился завоевать ее, совершая отчаянные поступки, например, потеряться в городском парке — для трех-четырехлетнего мальчика поступок действительно отчаянный. Или убежать в лес, или залезть по приставной лестнице на крышу. Он очень любил болеть, потому что тогда не только няня, но и мама сидела иногда возле его постели.