Поднятые по тревоге
Шрифт:
– Если надо, товарищ командующий, так я пойду, - очень спокойно, без тени рисовки, как о чем-то совершенно обычном сказал он.
– Привезу вам пленного.
Глядя на младшего лейтенанта, я почему-то сразу поверил: этот привезет. И не ошибся.
Узнав, что пленный взят, я опять поспешил к танкистам.
Меня провели в один из деревенских домов, у дверей которого стоял часовой. Посередине комнаты на табуретке сидел уже немолодой, заметно лысеющий обер-лейтенант с бледным, испуганным лицом. Увидев меня, немец попытался встать, но охнул и снова опустился на табуретку.
– Пусть меня простит господин генерал, я не могу встать - у меня повреждены ноги, - проговорил немец и поспешно добавил: - Но у меня нет никаких претензий к вашим танкистам, они обращались со мной вполне вежливо.
Я прошел к столу, на котором лежали документы пленного и десятка два фотоснимков.
– Сообщите ему, что с ним будет разговаривать командующий армией, приказал я переводчику, а сам стал мельком рассматривать фотографии. Вот мужчина и женщина смущенно глядят прямо в объектив фотоаппарата. Вот группа детей играет у дома. А вот несколько молодых людей в гражданских костюмах с веселыми беспечными лицами дружно поднимают бокалы. На следующем снимке пожилая женщина с седыми волосами, в аккуратном переднике.
Чужая, незнакомая жизнь проходила у меня перед глазами. Люди растили детей, радовались своим маленьким радостям, жили своими надеждами, строили свои планы, пока не нагрянула коричневая чума фашизма, которая растлила души, ввергла миллионы немцев в кровавую бойню, сделала из них убийц, поджигателей и насильников.
Ребром ладони я отодвинул фотографии на край стола. Мне требовалось знать немедленно и точно, где противник готовит удар. Но если сразу, в лоб спросить об этом пленного, он может или соврать, или отговориться незнанием. И я решил попытаться сыграть на психологии пленного, видя, что он опасается за свою жизнь.
– Кому принадлежат эти фотографии?
– спросил я.
– Это мои фотографии, - ответил пленный.
– Здесь сняты мои родные и друзья.
– Переведите обер-лейтенанту, что по правилам все документы, письма и фотографии у военнопленных изымаются, - сказал я переводчику.
– Но можно сделать некоторое исключение. Пусть он отберет снимки близких родственников и возьмет их себе.
Немец отлично понял меня. Он справедливо рассудил, что раз советский генерал разрешает ему сохранить некоторые фотографии, значит, расстреливать его не собирается. Страх исчез. Бледные щеки пленного порозовели, в глазах блеснула радость. Резкий переход от подавленного состояния к радостно-возбужденному почти всегда делает человека, особенно слабого духом, сговорчивым и откровенным. Я постарался этим воспользоваться и задал обер-лейтенанту интересующий меня вопрос:
– Где сосредоточиваются немецкие части, ушедшие из-под Волхова?
Обер-лейтенант ответил быстро, не задумываясь:
– Южнее поселка и станции Войбокало.
– Он показал на развернутой мною карте район сосредоточения.
– Откуда вам это известно?
Пленный рассказал, что на днях командир полка собирал офицеров и проинформировал их о готовящемся наступлении на войбокальском направлении.
Это походило на правду, но полученные данные следовало еще проверить.
Через три дня противник начал наступление на важный населенный пункт Шум, где перекрещиваются шоссе на Ленинград и железнодорожная линия Мга - Волхов. Не считаясь с потерями, гитлеровцы ожесточенно рвались вперед.
Несмотря на ряд заблаговременно предпринятых мер, войска армии с трудом сдерживали натиск врага. Бои продолжались несколько дней с переменным успехом.
Против левофланговых соединений армии в районах Шум, Войбокало и Волхов вела наступление созданная 20 ноября группа "Бекман", которая имела в своем составе четыре пехотные дивизии и подразделения 8-й и 12-й танковых дивизий.
Дело усложнялось тем, что я не мог больше перебросить под Войбокало ни одного соединения. Три стрелковые дивизии, одна стрелковая и одна танковая бригады оборонялись на рубеже Липка - Лодва фронтом на запад, не допуская расширения синявинского выступа.
К этому времени у побережья Ладожского озера уже образовался лед и создалась опасность обхода правого фланга армии по льду и появления противника в армейском тылу и на коммуникациях. Пришлось установить особое наблюдение за состоянием льда и ежедневно производить разведку на глубину до 15 километров от берега Ладоги.
Правда, оборонявшиеся на восточной стороне синявинского выступа три пехотные дивизии 1-го немецкого корпуса большой активности не проявляли, но все же сковывали противостоящие им соединения 54-й армии.
За несколько дней ожесточенных боев на войбокальском направлении противнику удалось лишь незначительно продвинуться - до деревни Бор, в полутора километрах от железной дороги и шоссе. Выйти на рубеж железной дороги, а затем дальше к Кабоне, на побережье Ладожского озера, и тем самым отрезать правофланговые соединения армии гитлеровцы не сумели. Натиск их ослабевал. Пленные показывали, что в ротах осталось по 20-25 человек.
К 25 ноября наступление противника вовсе прекратилось, фронт стабилизировался в 6 километрах к югу, юго-востоку от Волхова и непосредственно у станции Войбокало.
К этому времени уже начало развиваться наше контрнаступление под Тихвином. Ставка Верховного Главнокомандования, используя охватывающее положение наших войск и несколько изменившееся в нашу пользу соотношение сил, приняла решение нанести ряд ударов по сходящимся направлениям на Кириши, Грузине. Главный удар из района Тихвина на Будогощь - Грузино наносила 4-я армия, которой командовал генерал К. А. Мерецков.
52-я армия под командованием генерал-лейтенанта Н. К. Клыкова должна была, взаимодействуя с Новгородской группой Северо-Западного фронта, разгромить противника в районе Малой Вишеры и перерезать его коммуникации у Грузино.
Наступление началось в середине ноября, но на первых порах очень медленно. 20 ноября соединения 52-й армии в ночном бою, завязавшемся после успешно осуществленного обходного маневра, овладели Малой Вишерой. Войска 4-й армии вели бои на окраинах Тихвина, западнее и южнее города.