Поднятые по тревоге

Федюнинский Иван Иванович

– Заглянем сюда, - предложил кто-то из спутников.

У входа стоял пожилой человек с аккуратно подстриженными седыми усиками. При виде нас он снял шляпу, с достоинством поклонился.

– Шпрехен зи руссиш?
– спросил я.

– Я, ваше превосходительство, хорошо знаю русский язык.

– Кто вы такой?

– Из прибалтийских немцев. До революции в Петрограде у меня была... человек немного замялся, - я занимался торговлей табачными изделиями. Эмигрировал сюда в тысяча девятьсот восемнадцатом году.

Позднее

выяснилось, что этот эмигрант в свое время был крупным капиталистом, владельцем табачной фабрики и многочисленных магазинов.

– Вы один живете в особняке?

– О нет, со мной тридцать дам. Мы невольно переглянулись. Табачный фабрикант поспешил разъяснить:

– Господа, здесь живут престарелые русские эмигрантки. Если желаете убедиться, прошу!

Мы вошли в особняк. В просторном вестибюле в креслах сидело несколько женщин, из которых самой молодой было не меньше шестидесяти лет. Они поднялись нам навстречу, склонились в старинном реверансе, потом по одной начали представляться:

– Графиня такая-то...

– Баронесса такая-то...

Странно было слышать эти пышные, известные только по книгам титулы.

Среди престарелых дам была вдова одного царского адмирала. Я обратился к ней:

– Ваш покойный муж был, кажется, человеком прогрессивных взглядов и умер задолго до революции. Почему же вы оказались здесь?

Адмиральша печально покачала седой головой:

– Общий психоз. Непонимание свершившегося.

– Простите, графиня, за нескромный вопрос, - обратился я к одной из женщин.
– Сколько вам лет?

– Семьдесят пять.

– Никогда бы не сказал. Выглядите вы очень молодо.

Графиня улыбнулась не без кокетства:

– Вы мне льстите, ваше превосходительство!

Посоветовавшись, мы решили оставить в покое престарелых русских аристократок: пусть доживают свой век обломки старого мира, выброшенные за борт истории. Для дома отдыха выбрали другой особняк.

Мне позвонили из штаба фронта и сообщили, что на следующий день состоится подписание акта о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Значит, конец войне!

Вызвав секретаря Военного совета и коменданта штаба, я приказал им на 8 мая подготовить праздничный обед, пригласить на него командиров соединений, начальников штабов, политработников.

– А по какому случаю обед?
– удивленно спросил комендант штаба. Решил отшутиться:

– По случаю моих именин...

Незадолго перед тем я заказал через штаб фронта телефонный разговор с Ленинградом. Хотел поговорить с женой, которая в то время болела.

Связаться с Ленинградом удалось в ночь на 8 мая. Я спросил у жены о ее здоровье, передал приветы родным и знакомым. В конце разговора жена спросила:

– Когда же кончится война?

Часто, очень часто в течение четырех лет приходилось слышать этот вопрос и от военных, и от гражданских, но никогда раньше я не мог ответить

на него точно и определенно. Теперь я был в состоянии дать ответ, но пока не имел на это права. Сказал шутливым тоном:

– Война закончится завтра!

Она рассердилась:

– Я же серьезно спрашиваю...

Позже жена рассказывала, что в ту памятную ночь у нее была подруга. В три часа их разбудил необычный шум на улицах. Открыв окно, они увидели толпы народа, услышали крики "ура!", песни и поняли, что война действительно кончилась.

И у нас на острове Рюген той ночью тоже никто не спал. Как только стало известно, что фашистская Германия капитулировала, все высыпали из домов.

В ночное небо взлетали бесчисленные разноцветные ракеты. Слышались винтовочные и автоматные выстрелы, светящиеся трассы пуль прорезали темноту. Все напоминало звуки боя, но это не был бой. То был стихийный салют в честь долгожданной победы.

На обед все приглашенные явились вовремя. Столы были накрыты в большом зале особняка какого-то помещика, сбежавшего на запад. Мы наполнили бокалы.

– Предлагаю тост за нашу партию, за нашу победу, которую мы добывали почти четыре года, - сказал я.

Мы выпили. И тут бокал случайно выскользнул из моих пальцев и с легким звоном разбился. По моему примеру, но уже намеренно, бросили на пол свои бокалы все присутствующие.

Комендант штаба растерялся. Он никак не ожидал, что потребуются дополнительные бокалы. Каким-то образом ему все же удалось выйти из затруднительного положения. Пока убирали осколки хрусталя, новые бокалы уже появились на столах.

После обеда долго никто не расходился. Мы вспоминали бои, сослуживцев, которым не суждено было дожить до победы.

– Хотя война и кончилась, - сказал я, - о бдительности нам забывать нельзя. Проследите, товарищи, чтобы в частях сохранялась высокая боевая готовность, организуйте четкое несение караульной службы.

Проводив гостей, я вышел во двор. На востоке занималась заря первого дня мира. Кругом стояла тишина. Долгая, страшно тяжелая война осталась позади.

И, с наслаждением вдыхая свежий, весенний воздух, я подумал о том, что нам еще много придется потрудиться, чтобы в мире всегда было вот так же спокойно, чтобы люди могли мечтать о счастье, уверенно смотреть в будущее, чтобы никогда больше зловещая тень войны не нависла над землей.

Поднятые по тревоге росистым июньским утром, мы, солдаты Советской страны, прошли сквозь испытание огнем - самое трудное испытание, когда-либо выпадавшее на долю нашего народа. Взращенные, воспитанные и руководимые партией, мы почти четыре года вместе со всем народом мужественно боролись за победу и добыли ее в суровых боях. Теперь нам предстояло закрепить и упрочить завоеванный мир, не допустить того, чтобы опять вспыхнули тревожные зарницы, чтобы миллионы людей вновь познали ужасы кровопролитной войны...